Френсис Кроуфорд - Две любви

- Тем не менее,- сказала королева,- вам следует отправиться с нами, так как, храбрость, которую вы вызвали, ослабеет в массе крестоносцев, наши действия будут слабы без энергии. Надо, чтобы вы отправились с нами.

- Я не могу,- ответил Бернар.

- Вы не можете? - спросила Элеонора.- Я повторяю вам, что это необходимо.

- Нет, государыня, нет.

Долго они оставались в молчании лицом к лицу: королева самонадеянная, дрожащая, решившаяся заставить его подчиниться своей воле; Бернар не менее упорный в своем решении, со всем пылом убеждения, какое он вносил во все вопросы суждения или политики.

- В случае несогласия кто нас примирит? - снова заговорила королева.Если люди потеряют веру в дело, которое они хотят отстаивать, и сделаются алчными до дурных дел, могущих встретиться на пути, кто их исправит?

Аббат понурил голову с печальным видом и избегал встречаться глазами с королевой, так как чувствовал, что она права.

- Когда армия потеряла веру,- сказал он,- она уже побеждена. Когда Атлант наклонился, чтоб поднять золотые яблоки, то он погиб.

- Когда любовь умирает,- возразила королева, как бы комментируя,презрение и ненависть занимают ее место.

- Подобная любовь исходит из ада,- сказал Бернар, внезапно взглянув ей в лицо, так что она покраснела.

- Но,- возразила она с ненавистью,- это любовь мужа и жены.

Святой человек взглянул на нее еще пристальнее и печальнее, так как знал, что она хочет этим сказать, и предвидел конец.

- Люцифер возмущается против закона,- сказал он.

- Меня это не удивляет,- возразила королева с жестким смехом.- Он возмутился против брака. Любовь - настоящая вера... брак же - только догмат.

Она опять засмеялась.

Бернар почувствовал легкую дрожь, как будто он ощутил настоящую боль. Он знал Элеонору совсем ребенком и, однако, никогда не мог привыкнуть к ее грубым выражениям. Это был человек, легче оскорблявшийся в своей эстетической впечатлительности, чем обижавшийся на злобу мира, который он хорошо знал. Для него Бог был не только велик, но и прекрасен. Природа, как утверждали некоторые богословы, была жестока, дурна, ненавистна, но она никогда не была, по его мнению, груба и гнусна, и ее красота трогала Бернара против его воли. Как в его глазах женщина могла быть виновна, и ее грехи могли бы казаться ужасными, но все-таки она была женщина, создание хрупкое, изящное и нежное, даже в своей злобе. Но женщина, которая может говорить с такой горечью и грубостью о своем браке, поразила его, как очень дурное и горестное зрелище, как грубый, фальшивый звук, причинявший боль каждому нервному фибру тела.

- Государыня,- сказал он тихим голосом, спокойно и холодно,- я не думаю, чтобы вы были в состоянии искупления, которое позволило бы вам нести крест для вашего блага.

Элеонора подняла голову и посмотрела на него свысока, прищурив веки в то время, как ее глаза сделались жестки и проницательны.

- Вы не мой исповедник,- возразила она.- Ведь вы не знаете, может быть, мне было предложено отправиться на поклонение в Святую Землю. Это - общее покаяние.

И в третий раз она принялась смеяться.

- Общее покаяние! - воскликнул с огорчением монах.- Вот до чего дошли в нынешнее время. Человек убивает соседа во время ссоры и отправляется в Иерусалим очищаться от пролитой крови, как будто взял рецепт от врача для исцеления от ничтожной болезни. Поклонение святым местам - врачебное средство, молитва - лекарство. Повторять часто акт сокрушения или перебрать четки двенадцать раз в полдень - лекарство для больной души.

- Так что же? - спросила она.

- Что же? - ответил Бернар.- В крестовом походе нет веры.

- Вот чего я опасаюсь,- ответила Элеонора.- Вот почему я прошу вас отправиться с нами. Вот отчего король неспособен руководить людьми без вас. А вы все-таки не хотите идти.

- Нет,- возразил он.- Я этого не хочу.

- Вы всегда обманываете мои ожидания,- сказала королева, вставая и пустив в ход оружие, к которому обыкновенно прибегают женщины, как к последнему средству.- Вы встали впереди всех и не хотите предводительствовать. Вы возбудили у людей желание подвигов, а сами не хотите их исполнить. Вы представляете их идеал, в который сами не верите, и мирно возвращаетесь в Клервосское аббатство, предоставляя людям самим выходить из затруднений в опасности и нужде. И если доверчивая женщина приходит к вам с отягченной совестью, вы говорите ей, что она не в состоянии заслужить прощение. Вероятно легко быть, таким образом, великим человеком.

Она стала удаляться, произнося эти последние слова, и сошла с возвышения на пол. Громадная несправедливость ее суждения сделала лицо Бернара холодным и суровым, но он ничего не ответил на эти слова, зная, что это бесполезно. У нее, может быть, только у нее одной из всех женщин было нечто неуловимое. Он мог ее сожалеть, мог прощать, мог просить за нее... но не мог говорить с ней, как с другой женщиной.

Много раз, прежде чем она достигла двери, он хотел ее вернуть и старался найти в своем уме и в сокровищнице своего сердца слова, способные тронуть ее. Но тщетно: пока она находилась перед его глазами, их души были оледенелыми. Ее рука коснулась занавеса, чтобы выйти, и она в последний раз взглянула на него.

- Вы не хотите идти с нами? - спросила она.- Если мы не будем иметь успеха, мы сложим всю вину на вас; если мы перессоримся и обратим оружие друг против друга,- грех будет на вас; если наши армии потеряют храбрость, будут рассеяны и разрезаны на куски,- их кровь падет на вашу голову; но если мы будем победителями,- прибавила она, выпрямляясь во весь рост,- честь нашей победы будет относиться к нам одним, а не к вам.

Занавес упал позади нее, когда она произнесла последние слова, оставив аббата в невозможности отвечать. Но она не произвела впечатления, так как Бернар не был человеком, которого озабочивала бы угроза. Когда она ушла, его лицо сделалось печально и спокойно; затем подумав, он взялся за перо, которое лежало возле страницы, наполовину исписанной.

Королева прошла из внешнего зала в прихожую, закутываясь в свой плащ. Ее губы были сжаты, а глаза выражали жестокость, так как она обманулась в своих ожиданиях. Желание услышать слова Бернара, убеждение, что он должен следовать за армией, не были единственной целью ее прихода. Она стремилась вернуть то сильное впечатление, под властью которого была в полдень и взяла крест, а женщина, обманутая в своих чувствах и желаниях, опаснее и злее сильного мужчины, обманутого в своих ожиданиях.

Она пришла к Бернару одна. Более, чем какая-либо женщина, она ненавидела, чтобы за ней следовали придворные, и наблюдали низшие лица, когда она желала остаться одна. Уверенная в себе и храбрая без преувеличения, она часто спрашивала себя, не приятнее ли быть мужчиной, чем даже самой красивой женщиной в свете, какой была она.