Николай Дубровин - Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал Сионский Вестник

В таких вопросах, как религия, ирония и юмор не уместны; только спокойное и беспристрастное изложение может принести пользу, и книга Полубенского не достигла той цели, с которою писалась. Напротив, многие осуждали такой прием, как не соответствующий цели. В подобной полемике некоторые, в том числе и M.М.Сперанский, видели тот главный недостаток, что авторы говорили в своих сочинениях не с истинными христианами, а с безбожниками и деистами.

«Я считаю, — писал М.М.Сперанский преосвященному Феофилакту [175] От 5 сентября 1804 года «В память графа Сперанского». Издание Императ. публич. библиотеки, стр. 371 и 372. , — что первое нужнее бы было, нежели последние; мне кажется, что всякий пастырь должен стараться сохранить и усовершить стадо, ему вверенное; должно стараться, чтобы те, кои называются верными, были таковыми не именем только, но и самым делом; а чтобы неверные или овцы иже не суть от двора его приведены к нему были... Я не думаю, чтоб спор и препинание с противниками были лучшим к тому средством. Споры возбуждают только пытливость духа и редко производят убеждения».

Феофилакт не разделял этого убеждения и говорил, что ревностный пастырь должен действовать против деистов, «которые своими издевками все испровергают» [176] Письмо Феофилакта Сперанскому от 20 сентября 1804 г. Там же, стр. 370. . Он забывал, что в общей сложности деистов было меньше, чем лиц, приверженных к религии, исполнявших всю обрядовую ее сторону, но незнакомых с внутренним ее содержанием, по ведостатку толкований и наставников.

— Приставленные ко мне дядьки, — говорил император Александр квакеру Греллэ-де-Мобилье [177] Записки квакера «Русская Старина» 1874 г. № 1, стр. 18. , — имели некоторые добрые качества, но не были верующими христианами, и потому первоначальное воспитание мое не было соединено с какими-либо глубокими нравственными впечатлениями. Сообразно с обычаями нашей греческой церкви, меня приучили формально повторять утром и вечером известные заученные молитвы; но этот обычай, нисколько не удовлетворявший внутренним потребностям моего религиозного чувства, скоро надоел мне. Случалось между тем не раз, что я, ложась спать, живо чувствовал в душе свои грехи и разные нравственные недостатки своего образа жизни; возникавшее при этом сердечное раскаяние пробуждало во мне потребность встать с постели и среди ночной тишины броситься на колени, чтобы со слезами просить y Бога прощения и силы для большей бдительности над собою на будущее время. Это сердечное сокрушение продолжалось несколько времени; но мало по малу, при отсутствии нравственной поддержки со стороны окружающих лиц, я стал реже и слабее чувствовать в себе эти спасительные движения благодати; вместе с мирскою рассеянностью, грех стал более и более владычествовать в моей душе.

Воспитатель его, Лагарп, мог сообщить ему лишь смутные представления о Боге. Законоучитель протоиерей Самборский, человек сам не богословского образования, заботился только об аккуратном исполнении обрядов православия. Тем не менее потребность в религии выработала в Александре универсальную религию сердца, одинаково мирившуюся со всеми вероисповеданиями и ни одному из них всецело не принадлежавшую, близкую более к протестантскому мистицизму, чем к православию. Желание познакомиться с внутренним содержанием религии заставило Александра, под предлогом осушения болот Петербурга, выписать из Англии квакера Даниила Виллера.

— Не осушение болот, — говорил Александр впоследствии квакеру Греллэ-де-Мобилье, — и не другая какая-либо нужда была причиною того, что я вызвал сюда некоторых из ваших друзей, нет, мною руководило желание, чтоб их истинное благочестие, их честность и другие добродетели послужили для моего народа примером к подражанию [178] Записки квакера о пребывании в России, „Русская Старина" 1874 г., № 1, стр. 14. .

He один император Александр, но в многие другие были утомлены формами и обрядами внешней церковной жизни и искали внутреннего, существенного и действительного наставления в вере. Но духовенство было немощно и бессильно, чтобы прийти на помощь к этим людям, в сущности идолопоклонникам, и почин в разъяснении внутреннего содержания религии приняли на себя люди светские. Они впали в крайности, быть может, много пересказали лишнего в своих догматических толкованиях, но принесли обществу несомненную пользу на пути его нравственного очищения, духовного возрождения и усовершенствования. В числе таких толкователей видное место занимает Александр Федорович Лабзин.

ІV.

Рождение и юность А.Ф.Лабзина. — Поступление в Московский университет — Первая служба. — Любовь к чтению книг св. писания. — Первые литературные шаги — Мысль о необходимости издавать религиозно-нравственный журнал под заглавием «Сионский Вестник». — Сочувствие к журналу со стороны общества. — Затруднения в издании в причины тому. — Прекращение журнала.

Лабзин был сын бедной дворянской семьи, имевшей всего четыре души дворовых людей. Он родился в Москве 28-го апреля 1766 года и с самых ранних лет обнаружил большую любознательность и охоту к наукам. «Я начал учиться арифметике, говорит он, будучи еще лет шести, для того только, что учитель, который приходил учить меня писать, в разговоре сказал мне, что можно узнать, сколько раз колесо от Москвы до Петербурга обернется и сколько иголок на дороге уляжется. Сие показалось мне невероятным. Как можно, думал я, перечесть такую бездну иголок и успеть пересчитать, пока колесо вертится?... Учитель мне отвечал, что есть такая наука, помощью которой сие удобно исчислить можно».

— Какая эта наука? спросил Лабзин.

— Арифметика, отвечал учитель.

— Можно ли ей научиться?

— Можно.

— Можете ли вы научить меня этой науке?

— Могу.

— Батюшка, вскричал ребенок: — учи меня арифметике. С этих пор математика была любимым предметом Лабзина, а затем он чувствовал влечение к чтению священного писания и духовных книг. Еще до поступления в школу, он несколько раз прочитал Четьи-Минею и, как сам впоследствии говорил, «ребяческим образом обрек себя на служение Богу» [179] Собственноручная приписка Лабзина в письме его к Новосильцову в сентябре 1806 г. .

Десяти лет А.Ф. поступил в гимназию при Московском университете, основательно изучил латинский язык и через два года переведен был в университет. Здесь он, как и многие из его товарищей, увлекся новейшею литературою и явился одним из заметных ее деятелей. Обладая прекрасным даром слова, легким стилем в изложении своих мыслей и способностью к стихотворству, Лабзин, будучи всего 15 лет от роду, принимал участие в издании «Вечерней зари», служившей продолжением «Утреннего света» и изданной в трех частях в Москве в 1782 году [180] „Вечерняя Заря" — ежемесячное издание, заключающее в себе лучшие места из древних и новейших писателей и проч. Издали: Антоновский, Максимович, Давыдовский и проч. .