Андрей Квакин - Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

У нас как будто не исключена возможность скорого решения вопроса о КВЖД. Готовимся к отъезду домой, который состоится, вероятно, весной 35 года.

Книга моя объявлена здесь строго запрещенной, конфискована, а я сам состою под следствием; под занавес это довольно забавно…

Всего лучшего, жму руку.

«Харбин, 22 декабря 1934 г.

Многоуважаемый Юрий Алексеевич!

Спасибо за Ваше письмо 30/XI, было очень приятно его получить. Вашу позицию отлично понимаю. Весьма хотелось бы повидаться лично. Думается, теперь это было бы полезнее, чем когда-либо. Кто знает, может быть, даже и доведется, только попозже.

Последние месяцы сплошь посвящаю ликвидационным делам: 15 лет жизни в Харбине! Привожу в порядок архив, – уже препарирую сейчас восьмую сотню страниц на машинке, и не уверен, добрался ли до половины. Возможно, что немало и хлама, но… будем тешиться иллюзией «долга перед потомством».

Времена и сроки отъезда нашего, несомненно, близятся, но точно их определить нелегко. Я заключил месяца три тому назад пари, что соглашение о дороге будет заключено не позднее 1 марта. Думаю, что его выиграю, хотя полной уверенности нет. Так или иначе, летом поедем домой, si fata и Политбюро sinant. А дальше – видно будет.

Поглощенный прошлым, не имею времени заниматься настоящим и будущим. Поэтому философскую работу пришлось отложить до полного расчета с архивом. Кстати, знаете ли Вы брошюру Лосского о диамате? В основном я считаю его характеристику правильной, только его суждения требуют более подробной документировки.

Здесь ситуация сейчас как будто тоже не «предвзрывная». Есть некоторые признаки усиления активности Японии в адрес Северного Китая. Если эти признаки не обманут, значит, можно ожидать некоторого – пусть временного – смягчения японо-советских отношений. Возлагают надежды на пребывание в Токио Трояновского, совпавшее с поездкой в Токио же московского японского посла Оста. Нужно думать, обсуждаются немаловажные вопросы, и от результатов обсуждения будет зависеть многое.

Хорошо понимая Вашу нынешнюю позицию при наличной обстановке, думаю все же, что, если эта обстановка изменится, – не следует Вам практически останавливаться на полпути и бояться «быстродействующих связей». Между прочим, это отнюдь не должно мешать Вашей самостоятельности, и не нужно «связь» отождествлять с «поддержкой». Ну, довольно пока об этом.

Рерих уехал отсюда с превеликим скандалом, затравленный японо-фашистской прессой за «масонство» и прочие грехи. По делам вору и мука. По-видимому, японцы убрали его, как подозреваемого в американофильстве.

Факультет продолжает влачить жалчайшее существование. Мы не имеем к нему никакого отношения. Говорят, сюда едет для академической работы К. И. Зайцев, – видно, уж очень плохо в Париже, если человек решается на такой нелепый и отчаянный шаг!

Мое глупое дело с книгой застыло, но книга решительно запрещена. Кстати, буду благодарен за подчеркивание в отзыве подлинного советофильства книги и, б[ыть] м[ожет], даже некоторого «разноса» за это. Это было бы гораздо лучше, чем подчеркивание моих ересей, что сделала «Млад[ая] искра».

Крепко жму руку.

«1 января 1935 г.

Многоуважаемый Николай Васильевич!

Получил Ваше письмо и выписки. Статья Бухарина у меня уже была отложена. Каким провинциализмом несет от заметки о том, как Вы «выпустили красное тайное печатное произведение». Надеюсь, эта глупая история благополучно для Вас закончилась. Относительно статьи Писарева: «о конце великой октябрьской». С Вашими возражениями я вполне согласен. Автор ее также согласился (когда я ему прочел Ваше письмо), что эти возражения вполне основательны. Мы еще раньше высказывали ему приблизительно то же. Но ему обязательно хотелось поднять этот вопрос, чтобы услышать возражения. Он еще очень молод, и взгляды не совсем окрепли. Теперь он написал большую статью, трактующую о советской авиации. Выпускаем ее отдельным изданием. Недели через две смогу Вам ее выслать.

С выпуском «Евразийца» происходит заминка главным образом из-за парижских евразийцев, занимающих теперь позицию ликвидаторов.

Я несколько раз писал парижским евразийцам относительно помещения рецензии на «Наше время». У них там есть возможности, я знаю, но так трудно их раскачать.

С Прагой отношения не налаживаются, и обмениваемся мы только книгами и журналами.

Хотелось бы так же, как и Вы, «готовиться к отъезду домой», к сожалению, препятствия на пути огромные.

С Новым годом!

«Харбин, 19 января 1935.

Многоуважаемый Николай Александрович!

Получил Ваши письма от 20 ноября и 1 января. Спасибо. С Новым годом!

Вы сообщаете о «ликвидаторстве» парижских евразийцев. У меня за последнее время что-то прервалась связь с Чхеидзе, а из последнего письма Ш[иринского] – Шихм[атова] неясно, что поделывают тамошние Ваши товарищи. Пишет только, что Н. Н. Ал[ексеев] интенсивно работает спецом в пореволюционном клубе. В чем же дело и что «ликвидируют» парижские евразийцы?

Со своей стороны, я сейчас целиком ушел в прошлое, и все продолжаю ворошить архив своей памяти и своего письменного стола. Сейчас оживляю омский период жизни – не для печати, а опять-таки для архива. Через две недели – пятнадцать лет, как приехал я в Харбин из Иркутска, унося ноги и готовую схему национал-большевизма. Пятнадцать лет! И вот теперь – кончается харбинский период жизни, коему, прежде нежели он кончится, небесполезно подвести кое-какие итоги. Целиком ушел в это дело, – тем более, что другого нет.

На родине – опять драматические события. По-видимому, их надо понимать так, что революция, вступившая в конструктивную свою фазу, вызывает к себе ненависть негативных революционеров первой эпохи и, в свою очередь, расправляется с ними. Даже те из этих людей, которые не точили террористических ножей, – ходили по Москве воплощенной укоризной. Они больше не ко времени: таков, надо полагать, политический смысл всего кировского комплекса. Впрочем, об этом можно говорить и спорить без конца.

С нашим юридическим факультетом мы порвали целиком и навсегда, – всецело по вине, вернее, желанию наших эмигрантских коллег. Признаться, порою грустновато без привычного и любимого занятия. Но ничего не поделаешь.

Всегда рад Вашим письмам.

Ваш Н. У. » [387]

«Харбин, 16 февраля 1935 г.

Многоуважаемый Юрий Алексеевич!