Андрей Квакин - Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

И, наконец, последнее замечание. Должен сознаться, что я считаю совершенно неудачным лозунг «солидаризм». В самом деле, к чему эта многовидная марка, затасканная всеми буржуазными барахолками? Право, она меньше всего к лицу заправским пореволюционерам, – предоставьте уж ее политическим контрабандистам, либо мелкотравчатым эклектикам, вроде здешнего г. Гинса. Иначе опять-таки, при всей волюнтаристической устремленности в новый мир революции, люди «Завтра», сами того не замечая, погрязнут во вчерашнем дне…

Зачем отказываться от лозунгов, имманентных революционной диалектике? В этом отношении «бесклассовое общество» – прекрасный стяг! И чем, в сущности, плох «социализм»? Вот где удобнейшее поле встреч, и именно оно подлежит всевозможной обработке и орнаментировке.

Ну, кажется, главное написал. Я предназначаю эти беглые заметки для Вас и Ваших ближайших друзей, а не для печати . Простите, что откровенно, не смазывая углы, скорее, их заостряя, высказал свои сомнения и возражения: быть может, они кое в чем окажутся Вам небесполезны. Конечно, я учитываю не только сознание Вашей среды, но и ее бытие. Тем более прошу считать это мое письмо частным и доверительным.

От души желаю успеха клубу и Вашим дальнейшим печатным выступлениям.

Крепко жму руку.

«Харбин, 13 февраля 1931 г.

Да, дорогой Александр Александрович, теперь вот конкретно, на всей своей жизни, на всем сознании своем ощущаешь некий радикальный антиномизм собственной «переходной» природы! Нам чужды Милюковы и Струве в их застывших позах думского десятилетия. Но мы не в состоянии также, подобно Есенину, «задрав штаны, бежать за комсомолом».

Чувствуешь, знаешь, что русские события огромны и по-своему глубоко осмысленны. Только теперь вплотную раскрывается их несравненная историческая значительность. Но, сознавая ее и всею душой живя с наличной, реальной Россией, будучи готов, кажется, на любую аскезу ради посильного участия в ее развитии, понимаешь, что уже не годишься (иногда утешаешь себя: еще не годишься), не подходишь . Кое-кто из моих друзей, вернувшихся из эмиграции в Москву, пылая большими надеждами, быстро оказались отброшенными на задворки жизни, как «чуждый элемент». Года три тому назад меня, как и Вас, приглашали вернуться и даже предлагали кафедру в Московском университете. Но в откровенных беседах я вынужден был вскрыть всю эфемерность этого заманчивого плана: кафедра не выдержит меня дольше двух недель, либо придется мне начисто перестать быть самим собой <���…>, что, впрочем, все равно кафедры за мной не удержит… Такова объективная обстановка, и менее всего следует кого-то винить, что она именно такова.

Что же делать? Прежде всего, понимать и не ожесточаться духом, подобно Н. А. Цурикову. Драма нашего слоя и нашего поколения не есть еще драма России, переживающей замечательнейшую эпоху своей истории. И, не будучи в состоянии мыслить и действовать «по генеральной линии на все сто процентов», мы, думается, ни в коем случае не должны мешать процессу и еще менее, Боже упаси, вместе с Миллерами строить козни своей стране вкупе с поляками и румынами.

Евразийцы за последнее время почему-то осаждают меня вопросами – зачем я проповедую «пассивность»… и сами вслед за другими эмигрантскими группочками поднимают квази-организованный шум, принимая вульгарнейшую вампуку за «активность». Совсем зря! С России, право, хватит пока и одной партии, а строить «правящий слой» в Праге и Брюсселе значит в корне утратить чувство смешного. У евразийцев есть свежие мысли, – тем обиднее, что они, по-видимому, не избегнут печальной участи зарубежного ridicule… Н. С. Трубецкой и Н. Н. Алексеев, кажется, делают именно то, что нужно: занимаются государственным правом, «историософией» и т. д., – но молодежь жаждет «активности», и они не могут или не хотят ее остепенить…» [389]

«Харбин, 5 октября 1932 г.

Многоуважаемый С. В.

Спасибо за письмо. Отрадно, что, – насколько можно из него понять, – Вы освобождаетесь от увлечения зарубежным призрачным активизмом. Мне кажется, – простите за искреннее суждение, – увлечение это досадно вредило Вашим выступлениям последнего времени. Без призывов к активности они были бы гораздо актуальнее и без ударных эффектов куда эффективнее. Особенно же, признаться, неожиданным показалось мне заявление Ваше в Праге о «двух легальностях», – советской и легитимно-монархической, – и о предстоящем якобы нашей стране благотворном переходе от первой ко второй. («Мл[адая] искра» от 1 марта с. г.) Если Вы теперь прочно преодолеваете эту «стадию иллюзии», – остается лишь Вас поздравить и пожелать решительного, открытого заявления Вашего на этот счет, дабы не было недоразумений и недоговоренностей.

Не беда, если, в результате, Вашим именем перестанет козырять младоросская элита. Право, ее козыри малого стоят, как и кирилловские производства в чины. Правда, одиночество – вещь не слишком и не всегда приятная; но в наличных условиях оно – скорее сила, чем слабость. Что касается меня, то я уже давно в нем упражняюсь… и предпочитаю его сомнительному обществу.

Допустим, старик Макиавелли прав: «безоружный пророк не торжествует». Но вопрос – и Вы сами это справедливо отмечаете – в «лекарях и лекарствах». Что есть «оружие»?.. Надеюсь, Вы скоро придете, если уже не пришли, к заключению, что всякую мысль о зарубежных политических организациях и партиях нужно бросить. Рассчитывающий на них, – опять из Макиавелли, – «строит на грязи».

Наблюдая вблизи харбинскую эмигрантскую молодежь, я не имел непосредственных впечатлений от европейской, – лишь посильно слежу за ее литературой (не сказать, чтобы слишком обнадеживающей). Был бы Вам очень благодарен за описание ее живого, конкретного облика, как он рисуется при соприкосновении с ней. Что до ее организации , то Милюков, думается, прав, говоря о младоросском «маскараде». По крайней мере, «Искра» клонится неудержимо в сторону самой банальной, самой скучной старосветской реакции. Недаром она братается уже с Марковым Вторым. А эти титулы! И стиль старого «Инвалида» и офиц[иального] отдела «Нового времени»! При таком фоне, их «гитлеровщина» неизбежно обертывается зубатовщиной.

И до чего натянуты и недиалектичны всякие аналогии между этой средой и «женевским» Лениным. Странно, как могли Вы впасть в такую аберрацию. Все – другое: и там, и здесь. Не течет река обратно.