Геомар Куликов - Спокойствие не восстановлено

- Отчего так долго? Где ты пропадала? Завтрак подан, гость ждет, а тебя все нет и нет!

Гошка увидел, как при виде барыни Аннушка переменилась в лице, и поспешил на помощь:

- Сударыня! Барышня подвернула ногу. Я помог донести...

Барыня, казалось, онемела от изумления, затем молвила холодно:

- Во-первых, я тебе барыня, а не сударыня. Во-вторых, с тобой не разговаривают. И вообще, - это уже Аннушке, - что это все значит? Откуда у тебя такой странный провожатый?

- Он из тех Яковлевых, что были на оброке в Москве.

- У них, что ли, был пожар?

Гошку осенило, и он отчаянно смело вмешался в разговор:

- Да, барыня, нас подожгли...

- Нет, правда? - живо обернулась молодая хозяйка.

- Истинная, барыня! И знаете ли, при каких ужасных и загадочных обстоятельствах...

- Ну, уж? - усомнилась барыня, явно заинтригованная Гошкиными словами.

- Поверите ли, барыня, тому предшествовало таинственное убийство...

- Безумно интересно! - сказала вполне искренне молодая барыня. - Обо всем сегодня расскажешь! Приходи после обеда. Скажи, я велела.

- Слушаюсь, барыня! - низко поклонился Гошка, радуясь, что отвел грозу от Аннушки, и боясь думать о том, чем это обернется для него самого.

- Ну, идем же! - совсем другим, недовольным и капризным тоном обратилась она к Аннушке. - Вечно с тобой происходят истории.

Гошка с ликованием поймал благодарный взгляд Аннушки.

Деду и Прохору, хочешь не хочешь, пришлось сказать о приказе явиться в барский дом после обеда.

- С чего бы? - насторожился Прохор.

Сбивчиво и преуменьшая свою роль, Гошка поведал о происшедшем.

- Эх, солдатик! - с горечью заметил Прохор. - Не стерпел, сунулся, куда не след. Ну, а, как говорится, коготок увяз - всей птичке пропасть. Упреждал тебя...

- Может, забудет? - высказал предположение дед Семен.

- Едва ли... - усомнился Прохор. - Изнывает барынька от безделья. Ей любая байка - развлечение. А он, - кивнул на Гошку, - похоже, вовсю распустил хвост. Где уж тут позабыть?

Порешили так: Гошка после господского обеда идет в дом и докладывает, кому попадя, явился, мол, по барынину приказанию. Надежды тут две: авось не в пору придется - отошлют, а там видно будет. Или, того лучше, попросту шуганут из дому, не докладывая барыне, - с него тогда вовсе спросу нет.

Хитроумный план, однако, потерпел провал. Седовласый старик, триворовский дворецкий Петр, к которому адресовался Гошка, выслушав, с сомнением оглядел его, однако сказал:

- Велено так велено. Подожди тут. Доложу.

Через минуту вернулся:

- Иди. Да оботри ноги, говорун. Не в хлев зван.

- Куда идти-то?

- Следуй за мной. И запоминай дорогу. Тебе, похоже, по ней ходить и ходить... - дворецкий сделал многозначительную паузу, - покудова сапоги не стопчешь.

- Разве плохо тут? - решил разыграть простачка Гошка.

- Везде хорошо, где нас нет.

Гошка с любопытством озирался вокруг. Дом был богаче тех, в которых прежде доводилось бывать с дедом. Дворецкий провел Гошку через два помещения непонятного назначения и большую двухсветную залу в комнату барыни. Голубые шелковые шторы на окнах, голубая атласная обивка резного золоченого диванчика, где позолота перемежается с голубым и белым, на полу и стенах - голубые ковры и того же стиля и расцветки рабочий столик на резных ножках, трюмо с тремя высокими зеркалами и большой, должно быть платяной, шкаф. Обстановку довершали два кресла и несколько стульев. Барыня, одетая в светлое платье, сидела в одном из кресел, другое занимала с книжкой на коленях Аннушка.

Барыня оглядела Гошку с головы до ног и брезгливо заметила:

- Боже, как ты грязен! Иди, Петр, - отпустила дворецкого. - Ну, так что у вас там стряслось в Москве?

- Это, барыня, - заставил себя оживиться Гошка, - целая история...

- Так рассказывай же!

Гошка поклонился и начал:

- Конечно, мы многого не знаем и о ином можем только догадываться, но, как говорят, лето одна тысяча семьсот пятого года в итальянском городе Кремоне было особенно прекрасным...

Барыня и Аннушка, точно по команде, недоуменно воззрились на Гошку.

- Да, да, - продолжал он храбро, - как ни странно, история, приключившаяся с нами, началась в Италии примерно сто пятьдесят лет назад.

Вот когда пришли на помощь Гошке книжки, приобретенные на Сухаревке и других московских книжных развалах! Он сочинял. Смело и вдохновенно. В рассказе причудливо переплетались подлинные события, связанные с Беспалым Сережей и его скрипкой, Амати-Матькой, и весь арсенал читанных им бульварных книжек.

Стоило Гоше поймать недоверчивый взгляд барыни, он спешил оговориться:

- В точности этого, конечно, никто не знает, но говорят...

Или:

- По слухам...

Когда же Гошка, убоявшись, что чрезмерно злоупотребляет вниманием своей владетельницы, торопливо свел концы с концами, она, переведя дух, сказала:

- Уф! Скажи спасибо, что я ужасная любительница страшных историй, а то получил бы ты сегодня за свое вранье баринову "трубочку", а то и две.

Гошка опешил и чуть было не начал клясться и божиться, что все в точности так и было, но вовремя поймал предостерегающий взгляд Аннушки и, улыбнувшись, развел руками:

- Сударыня! Возможно, я и сочинил немного там, где в событиях были темные места. Только ведь Сережу Беспалого действительно убили, и его итальянская скрипка была у нас на хранении, и подожгли нас с умыслом, и из Москвы выдворили, чтобы лишние разговоры пресечь. Все это чистая правда!

Аннушка облегченно вздохнула и легонько наклонила голову: "Так, мол. Все правильно".

Внезапно барыня еще раз испытующе оглядела Гошку:

- А ты умеешь читать?

Пока Гошка соображал, к чему бы этот вопрос и как на на него ответить, барыня велела Аннушке подать книгу, которая лежала у той на коленях.

- Читай!

Гошка открыл наугад книгу и, откашлявшись, начал громко:

- "Графиня сверкнула своими небесно-голубыми очами и воскликнула гневно:

- Граф, вы забываетесь! Я пожертвовала ради вас своей молодостью..."

- Очень хорошо, - прервала его барыня. И, как показалось Гошке, не без некоторого злорадства объявила:

- Сегодня вечером будешь читать мне и освободишь от этой, как видно, неприятной для нее обязанности Анну, у которой каждый день фокусы: то голова болит, то, видите ли, нет настроения.

Гошка по-настоящему испугался. Ему очень нравилась триворовская воспитанница, он угадал, что жизнь ее в господском доме далеко не сладкая. А тут еще это...

Однако, покосившись в сторону Аннушки, увидел, что глаза ее сверкают почище, нежели у графини из книжки, только не гневом, а откровенной радостью. И голова опустилась в уже понятном Гошке кивке: "Все, мол, так. Прекрасно!"

- Слушаюсь, барыня! - поклонился Гошка.

- Распорядись, - это уже Аннушке, - чтобы его вымыли и одели пристойно.