Юрий Эскин - День народного единства: биография праздника

Тем временем «Совет всей земли» в Ярославле, по сути, сформировал правительство, законность которого подкреплялась участием в нем ряда членов Боярской думы. От имени этого правительства велась переписка с городами, рассылались указы, в которых имя Пожарского, всего лишь стольника, стояло строго по местническим правилам на 10-м месте. (Ранее, как глава ополчения, Пожарский подписывался первым.) А на 15-м месте – еще раз: «в выборного человека всею землею в Козьмино место Минина князь Дмитрей Пожарской руку приложил» [35, 163–167]. Минин, видимо, не умел писать, зато очень хорошо считал.

Четырехмесячное «стояние» ополчения в Ярославле вызывало недовольство и вопросы многих, от современников событий до историков ХХ в. Но, как уже говорилось, причин хватало. Не для эффектных баталий отдавали «свои кровные» жители Ярославля, Вологды, Костромы, Балахны, Суздаля и других мест, а для очищения земли от грабительских шаек, захват Кремля, куда недавно явился еще и полковник Струсь «с 3000 голодного войска», считали делом второстепенным.

Несмотря на трудности, заработали ведомства по сбору налогов – четверти или чети (Галицкая, Костромская). Восстановленный Поместный приказ даже начал проводить «дозоры» – учеты поместных земель – и стал наделять ими ополченцев [70, 121–123]. Охранялись дороги, оживала торговля в городах. Отменены были земельные пожалования, выпрошенные некоторыми «перелетами» уже у Сигизмунда. При этом сам Дмитрий Михайлович решительно отказался от грамоты на огромную вотчину – село Воронино в Костромском уезде, «пожалованное» ему предводителями Первого ополчения 17 июня 1611 г. [70, 123; 9], что было, конечно, актом явной конфронтации, но не выходившим за политические рамки.

В Ярославле началась и внешнеполитическая деятельность правительства «всей земли». Располагая более чем 10-тысячным надежным, хорошо вооруженным и сытым войском, можно было приступать и к таким проблемам. Утвердили здесь и свою печать – эмблему.

Она сохранилась на нескольких выданных Поместным приказом Второго ополчения документах и представляет собою, видимо, перстневую печать Пожарского. Человек образованный, князь Дмитрий не мог не знать о значении геральдики в Западной Европе, где по символике определяли знатность и могущественность обладателя герба. Поэтому он пользовался перстневой печатью с гербом, с которой скопировали и изготовили печать побольше, для заверения внутренних документов, а также большую, по типу государственных, видимо, для внешних сношений. Пользоваться царским «двуглавым орлом» в «безгосударное время» «Совет всей земли» считал, видимо, невозможным, это означало бы претензии на вакантный, по его мнению, царский титул. Недаром после убийства Лжедмитрия I его сообщник М. Молчанов, бежав из Москвы и задумав новую самозванческую авантюру, прихватил и государственную печать. Член Семибоярщины князь Мстиславский на договоре с Жолкевским о призвании Владислава ставил свою личную печать с геральдическим львом. В Первом ополчении сочинили свою эмблему: на его печатях – одноглавый орел или сокол с открытым клювом в полоборота, стоящий на ветви и с надписью по всему полю «Земская печать Московского государства». На принятой Вторым ополчением эмблеме Пожарского изображение совершенно иное: в центре – орел или сокол, клюющий отрубленную голову; с двух сторон его охраняют стоящие на задних лапах львы [145, 7–9, 139]. (Этой печатью, как мы укажем ниже, заверена была грамота «Совета всей земли» к императору Священной Римской империи. [53]) Князь Дмитрий подписывался в документах «Совета» хотя и после бояр, но особым титулом: «По избранию всее земли Московского государства всяких чинов людей у ратных и у земских дел стольник и воевода князь Дмитрей Михайлович Пожарской» [70, 124]. П. Г. Любомиров справедливо отмечал, что авторитет Пожарского зиждился на том, что он зарекомендовал себя проводником земской политики, принимал меры к собиранию выборных от всей земли «для совету». Ему были чужды диктаторские замашки Ляпунова, кроме того импонировало его явно отрицательное отношение к Трубецкому и Заруцкому с их политическими метаниями и внутренним соперничеством. Пожарский, стоявший как бы над «Советом», почти слился с ним, вызывая доверие и обеспечивая «конституционные гарантии» для земщины; он был первым среди равных, что, правда, затрудняет выяснение его личной политической роли [70, 126].

В Ярославль, как мы уже отмечали, приехали некоторые бояре (но они потеряли авторитет у масс, были в их глазах «кривителями и изменниками», присягавшими Владиславу), а также нечто вроде Освященного собора во главе которого по рангу своему оказался старший иерарх на освобожденных территориях – ростовский митрополит Кирилл [70, 127]. Именно в Ярославль, а не под Москву прибыло в июне 1612 г. посольство из Новгорода, оккупированного Швецией, но находившегося на вассальных правах, с русской администрацией во главе с воеводой боярином князем Н. И. Большим Одоевским.

Вступивший на престол в 1611 г. новый шведский король Густав II Адольф оказался перед дилеммой: с одной стороны, он должен был осуществить на практике прежние договоренности (еще Я. Делагарди с П. П. Ляпуновым) о принятии на русский престол его младшего брата, Карла-Филиппа, но с другой – его отношения с братом были настолько враждебны, что он отнюдь не приветствовал не только возникновение Новгородского полузависимого государства во главе с Карлом-Филиппом, но, тем более, и грядущую возможность его избрания на царский престол [55, 210]. При этом не исключено, что князь Дмитрий, трезво оценивая грызню в московских боярских группировках, не возражал бы против кандидатуры «со стороны», не связанной с ними, и в то же время «прирожденного государского сына».

Еще с весны 1612 г. началась переписка ярославского и новгородского правительств. 12 мая Пожарский написал письмо к Делагарди с предложением совместной борьбы с «литовскими людьми», а 19 мая в Новгород было отправлено посольство «Совета всей земли» во главе с С. Л. Татищевым, состоящее из представителей всех городов, участвующих во Втором ополчении, чтобы прощупать истинные намерения шведов относительно прибытия королевича. Пожарский в дальнейшей переписке с Делагарди и его послы в Новгороде на словах заверили, что как только королевич приедет, его встретит делегация [55, 211–213].

Делагарди слал в Стокгольм письмо за письмом, торопя приезд Карла-Филиппа. В свою очередь Пожарский, после того как из подмосковных «таборов» прислано было посольство с известием о ликвидации присяги «псковскому вору», разослал по городам грамоты, в которых извещал о подготовке выборов царя и предлагал в качестве одной из кандидатур шведского принца [55, 215–216]. Посольство из Новгорода в Ярославль возглавили игумен Николо-Вяжицкого монастыря Геннадий и князь Ф. Т. Черного Оболенский [70, 142–144].