Михаил Геллер - Машина и винтики. История формирования советского человека

Создается заколдованный круг, из которого нельзя бежать: все необходимое для жизни можно получить либо воруя, «вынося», либо давая взятку. Дефицит превратил продовольственные товары в валюту, которая находится в руках продавцов, отпускающих ее за взятку деньгами или «натурой». Бесплатная медицина привела к огромной нагрузке и, в результате, плохому обслуживанию «бесплатных врачей» — только взятка обеспечивает внимание со стороны врача, возможность выбора врача. Только нелегально, на «черном» рынке можно купить нужную книгу, билет в театр, право приехать в большой город, где могут оказаться продукты, которые никогда не попадают в провинцию или в деревню. Шофер Юрий Александров, решивший отстать от туристской группы и остаться в Париже, рассказал об «условиях человеческого существования» в сибирском поселке в конце 1983 г.: «Три года у нас не было колбасы… Мы даже забыли, как она выглядит, эта колбаса… Про мясо мы уже забыли, когда ели».

Деревня так же как и город включена в заколдованный круг планирования, дефицита и коррупции. «Для крестьянина, — говорит самиздатовский автор, внимательнейший наблюдатель советской сельской жизни, — воровство — продолжение его борьбы за свою долю необходимого продукта… Крестьянское хозяйство невозможно вести без инвентаря, без хозяйственных построек, без тысячи мелочей: без мотка проволоки…, без машинного масла… без колес, без гвоздей…» Ничего этого купить нельзя.

Об этом же пишет корреспондент как нельзя более официальной «Литературной газеты» . Он приводит разговор с честным советским человеком — профессором института. Профессор ремонтировал квартиру, нужны были несколько плинтусов. В продаже их не было. Он дал деньги знакомому и тот принес, сообщив, что купил их у сторожа магазина, в котором должны были торговать плинтусами. Профессор страдает: «Все зализываем, все лицемерим перед собой: „достал“, „купил у частника“. Нет чтобы прямо сказать: „украл“ и „купил краденое“».

Разлагающее действие тотальной коррупции советского типа в том, что она создает новую шкалу ценностей, новую шкалу престижа. В капиталистическом обществе наличие денег, престиж, связанный с их обладанием, являются естественным атрибутом данного типа общества. В советской системе обладание деньгами — феномен противоестественный. Продавец в мясном магазине, в условиях, когда мясо превратилось в дефицитнейший товар, приобретает вес, превышающий значение академика. Но все — начиная с мясника и кончая академиком — знают, что новый престиж противоречит официально гласимым основам советского общества. Позорное пятно, лежащее на торговле со времен революции не снято. Оно замаскировано условиями жизни и молчаливо признано, как ложь, необходимая для существования.

Колхозный рынок, строго регулируемый, но разрешенный, превратился в советском сознании в «явление головоломно сложное». Советский журналист сравнивает рынок по сложности с «атомом в представлении современных физиков». Сложность рынка, естественной операции по купле и продаже, известной человечеству тысячелетия, в его неполной контролируемости, следовательно, в «постыдности» самой операции. «Торговать стало стыдно, — отмечает публицист. — Стыднее, чем пьянствовать или красть».

Советский писатель И. Штемлер в романе «Универмаг» , одном из бестселлеров советской литературы в 1982 году, убедительно демонстрирует, что «торговать» и «воровать» в советской системе — это синонимы.

Советская торговля красноречиво демонстрирует пределы научно-технической революции в СССР. Работники советской торговли успешно мешают проникновению автоматов в магазины самообслуживания, в кафе и т. д. В Ленинграде, например, с 1964 г. существует объединение, которое должно обслуживать автоматами 102 кафе и магазина по продаже вина, мороженого и табачных изделий. В 1976 г. ни в одном из этих магазинов не было автоматов. Подобная ситуация в других городах, в других магазинах.

Автоматы разрушают живую связь продавца с покупателем — мешают воровать. Беда автомата, как заметил Александр Галич, в том, что он не умеет жульничать.

Сочетание планирования и дефицита создает ситуацию, которая становится источником обогащения для тех, кто проявляет предприимчивость, энергию, инициативу. Деятельность на грани советского закона и за его пределами, то что иногда называют «второй экономикой», свидетельствует о живучести подлинных деловых качеств, которым социалистическая система объявила — казалось бы — решительную войну. Государство использует «вторую экономику», неумирающие предпринимательские инстинкты, не только для того, чтобы крутились колеса советской машины, но и для удовлетворения некоторых потребительских потребностей, которые заведомо промышленность удовлетворять не может и не хочет. Популярный автор детективных романов Аркадий Адамов написал много книг, рассказывающих о преступлениях, состоявших, например, в создании подпольных фабрик по производству трикотажных кофточек. «Возникло пустое место, — говорит следователь в одном из романов, — которое не хочет или не может занять государство». Это место занимает «подпольный предприниматель».

Дополнительные ресурсы, которые удастся получить — за взятку — в планирующих органах могут стать источником производства внеплановой продукции, которая пойдет на «черный рынок». Дополнительные ресурсы — станки, инструменты, сырье — могут быть приобретены на «черном» рынке, украдены. Евгения Эвельсон, долгие годы проработавшая адвокатом, подробно рассказала о 42 процессах по экономическим делам. На основании этих процессов и многих других судебных дел, она пришла к выводу, что «левая», «вторая» экономика может существовать в СССР прежде всего за счет «перекачки фондового сырья, крупного и мелкого оборудования из государственных резервов».

Размеры этого явления таковы, что термин «левая экономика» узаконен юридическими документами: судебными приговорами, директивами Верховного Суда СССР. Совершенно очевидно, что «левая экономика» может существовать только с согласия властей — плановых, административных, партийных. И совершенно очевидно, что согласие на «перекачку фондов» дается за взятку. «Левая экономика» необходима, но преступна, ибо существует в нарушение закона. Нарушение закона происходит с ведома его создателей и хранителей.

Многочисленные свидетельства — газетные отчеты о процессах (когда начинается очередная кампания «борьбы с коррупцией»), советская литература, воспоминания эмигрантов — убедительно демонстрируют разложение как населения так и аппарата власти: партийных органов, государственных органов, юстиции, милиции, КГБ. Двадцать шестой съезд КПСС (1981) утвердил перечень грехов, с которыми следует бороться: «…Нужно всеми организационными, финансовыми, юридическими средствами накрепко закрыть всякие щели для тунеядства, взяточничества, спекуляции, для нетрудовых доходов, любых посягательств на социалистическую собственность». К. Черненко зовет вести «энергичную борьбу со спекуляцией и хищением социалистической собственности, взяточничеством и стяжательством». Ему вторит министр внутренних дел: «Воспитание нового человека тесно взаимосвязано с преодолением таких антиобщественных явлений, как пьянство, хулиганство, тунеядство, взяточничество, спекуляция, хищения социалистической собственности».