Владимир Борухович - В мире античных свитков.

К западу от Гептастадиона лежала открытая Западная Гавань, порт Эвноста, названный так по имени зятя Птолемея. Внутри гавани находился небольшой внутренний закрытый порт военного значения, так называемый Кибот, укрепленный крепостными стенами. Он был связан и с Большой Гаванью, а также с Мареотидой. На Мареотиде находилась большая озерная гавань, предназначенная для нильских кораблей. Здесь же находился и увеселительный флот Птолемея II Филадельфа, состоявший из роскошно украшенных нильских барок, и позже — целая вилла на барже, сооруженная для Птолемея IV.

За пределами городских стен к западу находился туземный египетский квартал, называвшийся Ракотидой [163] Ранее на этом месте находилась, как уже указывалось, египетская деревня Ракедет, Она позднее вошла в черту города Александрии (характерно, что в иероглифических текстах Александрия называлась этим именем). , а также Западный некрополь. К востоку от Канопских ворот города находился ипподром и Восточный некрополь. В египетском квартале был построен огромный храм, Серапей, посвященный богу Сарапису, соединившему в себе египетские и греческие черты.

Основные сооружения города были воздвигнуты при Птолемее I, в том числе городские стены и царский дворец, ставший продолжением дворца Александра на Лохиаде. Лазурное море с севера и желто-шафранного цвета пески с юга замыкали в естественные границы белокаменный город, в котором сочетание мраморных дворцов и общественных зданий с роскошной зеленью парков и садов создавало поразительный по красоте и гармоничности эффект. На всякого человека, впервые приехавшего в Александрию, панорама города оказывала неизгладимое впечатление. Его хорошо передает Ахилл Татий в своем романе «Левкиппа и Клитофонт» (V, I): «Спустя три дня мы прибыли в Александрию. Я прошел через ворота, которые называются Воротами Солнца, и передо мной развернулась сверкающая красота города, наполнившая робостью мой взор. Прямые ряды колонн высились на всем протяжении дороги от Ворот Солнца до Ворот Луны — эти божества охраняют оба входа в город. Между колоннами пролегала равнинная часть города. Множество дорог пересекало ее, и можно было совершить путешествие, не выходя за пределы города.

Я прошел несколько стадиев и оказался на площади, названной в честь Александра. Отсюда я увидел другие части города, и красота его разделилась. Прямо передо мной рос лес колонн, пересекаемый другим таким же лесом. Глаза разбегались, когда я пытался оглядеть все улицы, и не будучи в состоянии охватить целого, я не мог утолить ненасытную жажду созерцания. Что-то я видел, а что-то только хотел увидеть, торопился посмотреть одно и не хотел пропустить другого.

…Я смотрел на огромный город и не верил, что найдется столько людей, чтобы его заполнить; я смотрел на людей и не верил, что может существовать город, который в состоянии их вместить…»

Один открытый в Абусир-Эль-Мелеке папирус содержит характерное возвеличение Александрии: «Все остальные города земли, лежащей под Александрией, могут называться городами, но в сравнении с Александрией они являются только деревнями. Александрия же является городом Вселенной» [164] Archiv für Papyrusforschung, VII, 1924, S. 240 (Berl. Pap. 13045). Папирус относится к I в. до н. э. .

Самым замечательным в этой новой столице мира, затмившей своим блеском древние Афины с их освященными веками культурными традициями, были Александрийская библиотека и Музей. Собственно, библиотек было две. Главная вместе с Музеем входила в комплекс сооружений царского дворца, и уже это одно говорило о тесной связи этих учреждений с двором только что утвердившейся в Египте династии Птолемеев. В течение всего III века до н. э. глава библиотеки по традиции был одновременно и воспитателем наследника престола.

Вторая, «внешняя» или «дочерняя» библиотека находилась в Серапее, храме бога Сараписа, стоявшем на искусственной возвышенности в центре египетского квартала, Ракотиды. Он был окружен тремя сотнями колонн и представлял собой целый комплекс святилищ и часовен, связанных между собой гранитной колоннадой, составляющей огромный квадрат. По преданию, этот храм был построен Птолемеем I. К нему вела лестница в 100 ступеней, поднявшись по которым, посетитель мог увидеть статую бога Сараписа с протянутыми руками, готовыми принять грешника. Храм был богато изукрашен внутри и снаружи: «Серапей, украшенный широчайшими атриями и колоннадами, живыми образами статуй, настолько выделялся великолепием своей отделки и украшений, что после Капитолия, навеки прославившего досточтимый Рим, нет ничего, что могло бы считаться более выдающимся во всей вселенной» (Amm. Marcell., XXII, 15).

Так же, как бог Сарапис соединял в себе египетские и греческие черты, так и в библиотеке Серапейона хранились вместе египетские и греческие книги, в том числе дублеты книг главной библиотеки и литература учебного характера.

Инициатива в создании библиотеки принадлежала, по всей видимости, Птолемею I Сотеру — мудрому и дальновидному генералу Александра, который при дележе наследства завоевателя мира сумел выговорить себе эту страну, издревле манившую к себе греков и счастливо сочетавшую в себе поразительное плодородие почвы с укрепленными самой природой, стратегически очень удобными для обороны естественными границами [165] По поводу дележа провинций империи после смерти Александра см. Elgood P. G. Les Ptolémées d’Egypte. P., 1943, p. 7. См. также Тарн В. Эллинистическая цивилизация. М., 1949, с. 23 слл. . Вероятно, почти в одно время с библиотекой был создан и Музей.

То, что именно Птолемей I был основателем Музея, а не его сын Филадельф (как считали ранее некоторые ученые на основании совершенно легендарного рассказа о переводе Библии), видно из сочинения Плутарха (Non posse suaviter vivi, 13, 3, p. 1095). Участие в создании библиотеки и Музея греческого философа Деметрия Фалерского, который вряд ли мог приехать в Египет ранее 294 года до н. э., также подтверждает эту традицию [166] Нельзя считать исключенным и то, что Деметрий Фалерский мог продолжать свою деятельность и при Птолемее Филадельфе. Христианский писатель Епифаний (De mensur. et pond., 9) сообщает, как однажды Птолемей Филадельф спросил Деметрия, как много книг собрано в библиотеке. Тот ответил, что собрано 54 800 свитков, но многое еще можно найти в Эфиопии, Персии, Вавилонии, Ассирии, Иудее и др. странах. . Но организационные основы Музея были выработаны уже при Птолемее Филадельфе — при нем это учреждение достигает высочайшего расцвета и становится ведущим научным и литературным центром тогдашнего культурного мира. Белох предполагает, что основание Музея имело место во второй половине 90-х годов III века до н. э. [167] Beloch K. I. Griechische Geschichte, B. IV, Abt. 1, S. 324. Berlin, 1925. Во всяком случае, это произошло после битвы при Ипсе 301 г. до н. э., которая подвела итог, хотя и кратковременный, затяжной борьбе диадохов. Птолемею в это время было уже за сорок. Воспитывавшийся вместе с пажами Филиппа, он с ранних лет был связан с Александром и числился среди самых близких его друзей. Когда Александр, разгневанный вторым браком отца, покинул двор, Птолемей удалился вместе с ним (Arr., III, 6, 6). С тех пор он не расставался с молодым царем. Птолемей командовал отрядом кавалерии в битве при Гранике, возглавлял арьергард армии, когда она спускалась вниз по Инду. Он стал соматофилаком, главным оруженосцем Александра. Как испытанный друг, он неоднократно выполнял самые ответственные поручения своего царя. Вместе с тем он был образованным и культурным человеком, не чуждым изящной словесности [168] He was a patron of Greek letters, and was not himself without culture — Bell H. Egypt from Alexander the Great to the Arab conquest, Oxf., 1948, p. 34. . После смерти Александра Птолемей издал сочинение, в котором описал его походы. По-видимому, этот труд представлял собой переработанный дневник кампаний, который он сам вел. Как это вообще свойственно мемуаристам, Птолемей старался здесь выставить на первый план свои личные заслуги, хотя и воздерживался от прямой фальсификации фактов [169] Крюгер О. Арриан и его труд «Поход Александра» (в кн.: Арриан. Поход Александра. М.—Л., 1962, с. 22). Впрочем, Арриан хвалит труды Птолемея за умеренность и точность. Как предполагает Корнеманн (Kornemann E. Die Alexandergeschichte des Königs Ptolemaios I. Leipzig, 1935, S. 39) сочинение Птолемея называлось «История деяний Александра»; по мнению Корнеманна, Птолемей следовал здесь манере изложения Фукидида, излагая события по зимним и летним кампаниям. .