Владимир Борухович - В мире античных свитков.

По-видимому, названные термины идут от античности. Слабость предположения Ричля, поддержанного Белохом, состоит в том, что они включают одно понятие в состав другого («простые» книги выступают у них как часть всей совокупности книг, «смешанных» свитков), тогда как у Цецеса они ясно противопоставлены друг другу. Что касается предположения Дзяцко, то здесь напрашивается следующее возражение: в Александрийской библиотеке хранились книги, уже исправленные и отредактированные филологами. Последние и создали то деление памятников литературы на «книги», которое стало традиционным и сохранилось до наших дней.

Нам представляется более вероятным следующее предположение. «Простыми» книгами в традиции александрийских ученых (сохраненной Цецесом) назывались свитки среднего размера, заключавшие в себе, как правило, одно литературное произведение, тогда как «смешанные» книги представляли собой совокупность свитков, связанных или заключенных в одну коробку, как бы «перемешанными» между собой — так, что требовалось искать среди них требуемую часть памятника.

Но, разумеется, при данном состоянии источников ни одно из высказанных предположений не может быть точно доказано.

Первым главой Александрийской библиотеки был Зенодот из Эфеса, о котором сохранилась биографическая справка в словаре Суды: «Зенодот Эфесский, эпический поэт и грамматик, ученик Филета, жил во времена Птолемея I. Он первый стал править поэмы Гомера и возглавил александрийские библиотеки. Был также воспитателем детей Птолемея» [183] Pap. Oxy. 1241 содержит список александрийских библиотекарей, но он (как, впрочем, и все остальные источники) не может служить основанием для решения вопроса о преемственности в управлении библиотекой. Аполлоний Родосский назван здесь учителем первого царя (вместо третьего). Преемником Аполлония здесь назван Эратосфен, за которым следуют Аристофан Византийский и Аристарх (последнее указание также ошибочно, как отмечает издатель папируса Хант). .

Вероятно, именно глава библиотеки был главным ответственным лицом за комплектование фондов и приведение в систему огромной массы книг, сосредоточенной в обеих библиотеках. Эта система должна была обеспечить доступ к книгам как ученым Музея (в первую очередь), так и всем желающим воспользоваться накопленными там сокровищами. Немалые трудности должны были доставить каталогизация всей этой массы свитков и их элементарная обработка, даже проблема авторства была не столь простой, как это может показаться на первый взгляд. Многие книги были намеренно приписаны их авторами другим лицам (так называемые «псевдэпиграфы») или вообще не имели автора. Часто авторы носили одинаковые имена, что тоже создавало немалые трудности. Наконец, в процессе переписки рукописной книги оказывались неизбежными разнообразные искажения и пропуски текста. Поэтому перед александрийскими грамматиками, занимавшимися обработкой накопленных книжных фондов, вставала задача максимального приближения к авторскому оригиналу редактируемых ими копий [184] По-видимому, в обеих библиотеках были собраны книги не только на греческом, но и на восточных языках. В цитированном выше схолии к Плавту отмечается, что там были книги «всех народов и языков», которые со всей тщательностью по повелению царя были переведены лучшими переводчиками. .

Текстологическая работа коллектива ученых Музея и библиотеки началась, естественно, с гомеровских поэм. Издание выверенного текста требовало их глубокого изучения и комментирования. В процессе этого изучения и возник жанр литературного комментария, в котором александрийские грамматики достигли большого совершенства. Этот комментарий должен был приблизить к нуждам науки и школы то общенародное культурное достояние, альфу и омегу античной образованности, какими стали к этому времени «Илиада» и «Одиссея». Еще до александрийцев совершенное искусство этих поэм было осознано греческим народом как непреложный художественный канон: их стали резко выделять из всей остальной массы эпических поэм и противопоставлять так называемым «поэмам кикла». Под «киклом» понимали эпические произведения, которые как бы «окружали» поэмы Гомера («кикл» по-гречески значит «круг»), будучи написаны на сюжеты эпической мифопеи… Понятие кикла было известно уже Аристотелю (Analyt., II, p. 77 B, 31).

Критическое издание («диортоза») поэм Гомера, принадлежавшее Зенодоту, составило эпоху в истории исправления и исследования поэм. По-видимому, именно Зенодоту мы обязаны делением каждой поэмы на 24 книги («песни»), которое сохранилось неизменным до настоящего времени. Каждая песнь была обозначена соответствующей буквой греческого алфавита [185] Зуземиль (Susemihl. Geseh. d. gr. Litteratur in der Alexandriner Zeit. L., 1891, I, S. 331) утверждает, что к Зенодоту восходит обозначение песен «Илиады» прописными, а «Одиссеи» — строчными буквами, но это вряд ли может быть принято. Деления на прописные и строчные во времена Зенодота еще не существовало. . Зенодот, может быть, слишком легко шел на изменение текста поэм там, где он казался ему подозрительным или противоречащим здравому смыслу. Отвергаемые им стихи он обозначал знаком «обелос» (горизонтальной чертой, штрихом) на полях своего издания. Позднее этот критический знак стал широко использовать Аристарх, еще более знаменитый критик Гомера [186] Если судить по сообщению автора введения к «Илиаде», которое сохранено в кодексе Cod. Ven. A (см. Зуземиль, Указ. соч., I, с. 333, примечание 22 b). . Зуземиль не исключает возможности того, что Зенодот мог вставлять в гомеровские поэмы стихи собственного сочинения. Как бы то ни было, Зенодот вошел в историю науки как основатель текстологического анализа, сопоставивший различные тексты поэм и обративший внимание на поврежденные места. Он сделал также попытку наглядно представить все лексическое богатство «Илиады» и «Одиссеи», сведя его в словарь [187] О популярности лексикографических штудий в III в. до н. э. говорит и то, что гомеровские «глоссы» (то есть объяснения непонятных слов) мы находим даже на черепках («острака»). Один такой остракон издал А. Кёрте (Archiv für Papyrusforschung, VII, 1924, 243–244). См. также Wilamowitz U., SB Berlin, 1918, S. 739 ff. . Но в большинстве случаев мы узнаем об исправлениях Зенодота из возражений знаменитого редактора поэм Аристарха, сохранившихся в тексте древних примечаний («схолий») к Гомеру.

Примером реального комментария Зенодота к Гомеру может служить древнее примечание к «Илиаде», XIII, 198–200: