Лев Гумилёв - В поисках вымышленного царства

Таньмачи, или баскаки, — офицеры монгольской армии, которым поручалось навербовать в покоренной стране воинов, составить отряд и выполнять приказания командования [620]. Само собой разумеется, что монгольский офицер принимал только добровольцев, потому что находился среди своих солдат один и в противном случае сразу был бы убит. Монголы умели привязывать к себе добровольно подчиняющихся. Марко Поло объяснял это так: «…народ видит, что правление хорошее, царь милостив, и шел к нему охотно». [621]Может быть, по этой, а может, и по другим причинам монголы находили достаточно людей для пополнения армии во всех областях своего улуса. Берке-хан посылал русских ратников в войска Хубилая [622], но, конечно, до их разрыва в 1260 г. Обмен подданными для несения военной службы между уделами Монгольской империи имел место еще в XIV в. Узбек, хан Золотой Орды, как Чингисид, имел в Китае большие земельные владения, с которых получал доход. Зато он поставлял из своего улуса воинов, русских и ясов, в состав императорской гвардии, в Пекин. Там в 1330 г. был сформирован «Охранный полк из русских, прославляющий верность» [623]. Полк был расквартирован севернее Пекина, и в мирное время военнопоселенцы поставляли к императорскому столу дичь и рыбу [624]. Корпус, называвшийся в Китае «войско асов», отличавшийся мастерством верховой езды и стрельбы, защищал династию Юань от китайских повстанцев еще в 1350 г. [625], после чего он не упоминается. Видимо, остатки русских смешались с восточными монголами и растворились в их среде.

Но кто были те русские, которые запросто покидали родную землю и шли служить завоевателям? Казалось бы, при вечевом строе северных городов и при постоянном наборе в дружины в южных княжествах каждый энергичный юноша мог найти себе место в жизни. Так-то оно так, да не совсем! И в городах и в княжеских усадьбах стояли златоглавые церкви. Священники и монахи строго наблюдали, чтобы лица, почтенные доверием князя, не участвовали в игрищах, не приносили жертв лесным бесам и не колдовали при помощи волхвов. Кроме того, они учитывали посещение служб и выполнение церковных обрядов, так что фактический язычник, лишь числившийся крещеным, не мог надеяться на то, что он продвинется по служебной лестнице ни у князя, ни в вечевом городе.

А монголов исповедание веры не интересовало, за исключением, конечно, тех случаев, когда иноверец принимал участие в политике, руководимой общинами, уже сложившимися в Великой степи. Но там были несториане, буддисты, мусульмане, а православные — русские, осетины, крещеные половцы — были вынуждены держаться хана, кормившего и защищавшего их. Поэтому они умножили экстерриториальную армию Хубилая и его наследников, покорили им Южный Китай, Бирму и Аннам, героически, хотя и неудачно, сражались в Японии и на Яве и обеспечили победу дома Юань в гражданской войне против несторианских монгольских принцев Ариг-буги и Наяна [626]. Вероятно, среди тропических джунглей они вспоминали родные березовые перелески и степи, покрытые душистой полынью, но возврат на родину был труден, долог и, главное, бесперспективен. Далекая земля поглотила пришельцев, чем оказались развязанными руки у епископов, игуменов и князей, избавившихся от потенциальных, но тем более страшных соперников.

Однако монгольское и немецкое вторжения в русские земли (1231–1242) показали, что для защиты православия княжеских дружин и городских ополчений маловато. Конечно, талантливые полководцы Александр Невский и Даниил Галицкий несколько раз жестоко разбили католических рыцарей, но ведь надо выигрывать не битвы, а войны. И тут на помощь Руси пришла историческая судьба.

Несторианская партия в Восточной Азии потерпела окончательное поражение, и члены ее не могли рассчитывать на милосердие разъяренного врага. Им надо было спасаться! Но куда? За границей их ненавидели как монголов, в буддийских и мусульманских областях — как христиан, в самой Монголии — как мятежников. Спрятаться от ханского гнева можно было только среди единоверцев внутри своего государства. Значит, на Руси им нужно было только не говорить, что они не православные. Да их никто за язык и не тянул. И вот начались выходы на Русь татарских богатырей, с детства научившихся стрелять на полном скаку из тугого длинного лука и рубить легкой саблей наискосок, от плеча до пояса {138} .

Для князей и церкви такие специалисты военного дела были находкой. Их принимали с распростертыми объятиями, женили на боярышнях и сразу же давали назначения в войска. Татарину, приехавшему на Москву зимой, жаловали шубу, а прибывшему летом — княжеский титул. Доверять им можно было спокойно. Путь назад им был отрезан, особенно после 1312 г., когда Узбек ввел в Золотой Орде ислам и казнил всех отказавшихся предать веру отцов. С народными движениями у пришельцев не могло возникнуть никаких контактов. Запад был для них стол же чужд, как в Азии — Китай.

А Золотая Орда?.. Она стала слабеть, ибо выпустила из своей орбиты лучших бойцов и лояльных подданных. Узбек, приняв ислам, сделал ставку на купеческий капитал и начал опираться на городское население поволжских городов, за которым закрепилось название «татары». Степняки же на востоке стали называться казахами, а на западе — ногаями. И те и другие самой силой вещей оказались в оппозиции к центральному правительству, которое из ханства стало заурядным мусульманским султанатом. Инерция былого величия помогла энергичным правителям Узбеку и Джанибеку некоторое время поддерживать порядок, но в 1357 г. Джанибек погиб от руки собственного сына Бердибека, и началась «великая замятня», чехарда возводимых и тут же убиваемых ханов, в результате которой фактическим главой Золотой Орды стал темник Мамай, не принадлежавший к роду Чингисидов. Он возглавлял западные улусы.

Мамай был умный политик. Он понимал, что без союзников и тыла твердое положение создать невозможно. Чингисиды и их сторонники были его естественными врагами, а православная церковь, возглавлявшая в XIV в. русское общественное мнение, стояла на стороне низвергнутой, но законной династии. Генуэзцы же в Крыму нуждались в дружбе Мамая для беспрепятственной торговли в Восточной Европе. У них были деньги, и за ними стояла растущая мощь католической Западной Европы. Мамай изменил традиционной ордынской политике охраны русских земель от наступавшего католицизма и заключил союз с литовским князем Ягайлом и с крымскими генуэзцами. Победа Дмитрия Донского на Куликовом поле, неожиданная для всего мира, отсрочила решительное наступление литовцев на Москву, а победа Едигея на Ворскле в 1399 г. над Витовтом закрепила успех и позволила московским князьям перейти в контрнаступление против угрозы с Запада, гораздо более опасной, чем столкновения с волжскими и донскими кочевниками, окончательно потерявшими даже тень единства.