Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

В это же самое утро 21 августа Советское правительство выразило по адресу представителей Франции и Англии своеобразное предостере­жение: «Правда» и «Известия» опубликовали сообщение ТАСС о за­ключении 19 августа 1939 г. советско-германского кредитного соглашения. В своих передовицах обе газеты отмечали значение этого соглашения, подчеркивая, что хотя оно и достигнуто в крайне напря­женной политической атмосфере, но способно содействовать разрядке в отношениях между двумя странами и может стать важным шагом на пути дальнейшего развития не только экономических, но и политиче­ских связей между ними [1112]. В этом подробном сообщении явственно про­ступало стремление Советского правительства избежать упреков в секретных переговорах с агрессором. Здесь Москва пошла дальше по сравнению с заявлением ТАСС от 22 июля 1939 г., указав своим запад­ным партнерам и на политические перспективы дальнейшего советско-германского сближения.

Несмотря на такое предостережение, военные переговоры возобно­вились в мало изменившихся условиях. Накануне, 20 августа, прова­лилась еще одна попытка Франции склонить Варшаву к признанию права СССР на проход советских войск через территорию Польши. По распоряжению Боннэ посол Ноэль обсуждал одновременно с Беком и генеральным инспектором вооруженных сил Польши маршалом Рыдз-Смиглы точку зрения Франции на требования момента. На прощание маршал, выражая растущее осознание трагичности положения Поль­ши, которая в преддверии надвигавшейся войны видела для себя угрозу с двух сторон, произнес примечательную фразу: «С немцами мы риску­ем потерять нашу свободу, с русскими же мы потеряем нашу душу» [1113]. Из всех вовлеченных в конфликт государств и народов относительно не­большая и незащищенная Польша была единственной страной, упорно сопротивлявшейся любому соблазну умиротворения. Стоило ли подоб­ное упорство того, что Польша вынуждена была за него заплатить, — это вопрос к польскому национальному самосознанию, ответ на кото­рый выходит за рамки нашего исследования.

Чтобы поддержать демарш французского посла в Польше, глава французской военной миссии на московских переговорах генерал Ж. Думенк направил в Варшаву члена своей делегации, в то время ка­питана Андре Бофра. 21 августа Бофр вернулся из Варшавы в Москву без каких-либо положительных результатов и с самыми неблагоприят­ными прогнозами. В Риге он получил из итальянского источника сооб­щение, согласно которому вскоре «начнется важный поворот политики в Европе» [1114]Тем не менее польское правительство в этот же день, 21 ав­густа, повторило свой категорический отказ. Таким образом, измене­ния его позиции в вопросе о проходе Красной Армии через польскую территорию нельзя было ожидать [1115]. Нечего было рассчитывать и на ус­пех попыток французского посла в Варшаве в последнюю минуту раз­работать программу осуществляемого под наблюдением трех держав ограниченного военного сотрудничества в Польше [1116].

Относительно позиции британского правительства правительство СССР — согласно советским источникам — к описываемому моменту еще не было осведомлено «во всех подробностях... но было в курсе того решающего факта, что Лондон не хотел давать ответ на кардинальный вопрос военных переговоров. Это имело большое значение» [1117].

Необычайный по своей решающей значимости фон, на котором Сталин в этот памятный день 21 августа положил начало повороту рус­ского внешнеполитического курса на 180 градусов, проступит доста­точно ясно, если принять во внимание синхронность событий. Так, военные переговоры этого дня длились с 11 час. 03 мин. до 17 час. 25 мин. и трижды прерывались; причем первая пауза предположитель­но имела место до 12 часов, вторая — примерно с 13 до 16 часов и третья — до 17 часов. В этих паузах Сталин принимал доклады об акту­альном развитии событий, стремясь безотлагательно на основе получа­емой информации определять свою позицию в отношении германской стороны. Такой поэтапный подход выдавал его прямо-таки педантич­ную заботу о том, чтобы до конца исчерпать возможности, таящиеся в переговорах, и избежать преждевременной переориентации на предло­жения Германии.

Уже начальный этап переговоров этого дня, проходивших под председательством главы британской миссии адмирала Драка, под­твердил то, что, вероятно, было в деталях известно Советскому пра­вительству на основе наблюдений и секретных докладов и донесений, а именно: то, что обе миссии (еще) не имели польского согласия на проход советских войск, но пытались удержать советскую делегацию за столом переговоров в надежде, что в последнюю минуту удастся найти компромиссную формулу. Драке, открывая заседание, которое «сразу же приняло формальный характер» [1118], заметил, что оно, соб­ственно, на три-четыре дня опережает события. Ворошилов восполь­зовался открытием заседания для того, чтобы срочно представить западным миссиям предложение о приостановлении переговоров до поступления положительных ответов на «кардинальный вопрос» со­ветской стороны. Если ответы западных делегаций на этот вопрос ока­жутся отрицательными, то, подчеркнул он, советская делегация не видит смысла в продолжении переговоров. Свое предложение об от­срочке переговоров Ворошилов мотивировал ссылкой на необходи­мость отъезда нескольких членов советской делегации на осенние маневры. Действительно, к описываемому моменту на советской во­сточной границе полным ходом шло крупномасштабное советско-мон­гольское наступление против японо-маньчжурских сил, а на западной — готовились осенние маневры: ведь нападение Германии на Польшу должно было, по советским данным, последовать во второй половине этой недели.

После указанного заявления советской стороны западные миссии взяли паузу для консультаций. Ворошилов проинформировал Сталина о неудачном начале переговоров этого дня. После этого (либо во время второй паузы в переговорах) Сталин дал указание уведомить герман­ское посольство о том, что аудиенция послу Шуленбургу назначена на 15 часов.

По истечении этой первой паузы в переговорах руководитель анг­лийской делегации выразил сожаление обеих западных миссий по по­воду советского предложения о приостановлении переговоров на неопределенный срок. Он подчеркнул, что обе западные миссии могут получить ответ своих правительств «в любой момент» [1119], и выразил их готовность продолжать переговоры без всяких промедлений. Вслед за этим был объявлен перерыв в переговорах до 16 часов. Пауза предоста­вила руководителям западных делегаций возможность проконсульти­роваться со своими послами [1120]и ознакомиться с самой последней информацией. Одновременно она была достаточно продолжительной, чтобы позволить Молотову провести максимум часовую беседу с Шу­ленбургом.