Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Kleist Tragödie, S. 72.

Schmidt' Statist, S. 444. Обоих снова сопровождал в качестве пе­реводчика Хильгер, который «должен был одновременно сделать за­пись о ходе переговоров» (ibidem). Об этих трех лицах говорит также и Гауе (Versicherung, S. 296). Напротив, Клейст (Tragödie, S. 72) утвер­ждал, что Риббентроп отправился на второй раунд переговоров «с до­вольно большой свитой» и что он, Клейст, сам тоже при сем присутствовал. Это утверждение, с которым солидаризировались и другие члены посетившей Москву делегации Риббентропа, неверно.

Kordt Wahn, S. 178.

Hilger. Wir, S. 288.

ADAP, D, VII, Nr. 228, S. 205-206.

Gaus. Eidesstattliche Versicherung, in: Prozeß, X, S. 296.

Hilger. Wir, S. 290.

Hilger. Wir, S. 290; Hilger, Meyer. Allies, p. 302. Эту мысль Стали­на и Риббентроп (London, S. 180), и Гауе (Versicherung, S. 296), и — со ссылкой на них — Кордт (Wahn, S. 179) воспроизводят следующими сло­вами: национал-социалистская Германия годами изливала на СССР «чаны дерьма». Подобный вариант имеет свою историю в германском источниковедении. Возможно, он основан на переводе второго присут­ствовавшего при сем переводчика — Павлова.

В разговоре с послом Россо Риббентроп особо указал на этот пункт и подчеркнул характер пакта как «договора о ненападении и кон­сультациях». См.: Россо-Чиано, 25 августа 1939 г. (DDI, 8, XIII, п. 282, р. 181-184).

Эту новую редакцию Россо считал при сложившихся условиях особенно важной, «поскольку она предоставляет Германии гарантии в том, что СССР не примкнет ни к какой политике изоляции» (DDI, 8, XIII, п. 282, р. 183).

Запись посла Шуленбурга о разговоре с Гитлером 28 апреля 1941 г. (ADAP, D, XII.2, Nr. 423, S. 555).

Ribbentrop. London, S. 184.

Как позднее писал Риббентроп, у него создалось впечатление, «что контакты между западными военными делегациями и Москвой полностью не прекратились и после отъезда английской и французской миссий» (London, S. 184).

Ribbentrop. London, S. 184.

См., в частности, доклад Крамера-Мелленберга, направленный в германское министерство иностранных дел 12 августа 1939 г., где го­ворилось: «В Польше ведь совершенно точно знают, каковы намерения Берлина. Считают, что намерения эти сводятся к полному расчлене­нию Польши... Утверждают, что в Берлине намереваются установить новую границу по дуге, которая пройдет от Восточной Пруссии через район Варшавы к Верхней Силезии; кроме того, объектами германских пожеланий являются Галиция... и... Тешин. Остальные польские тер­ритории немцы якобы готовы передать России... (ADAP, D, VII, Nr. 42, S. 32).

См.: P.A. Мюллерсон. Советско-германские договоренности 1939 г. в аспекте международного права, в: Советское государство и право, 9,1989,с. 105-109.

Интервью А. Яковлева газете «Правда» 18 августа 1989 г., а так­же «сообщение Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года» («Правда», 24 декабря 1989 г.).

Gaus. Eidesstattliche Versicherung, in: Prozeß, X, S. 296.

Geheimes Zusatzprotokoll, in: ADAP, D, VII, Nr. 229, S. 206-207. В западной историографии никогда не было сомнения в аутентичности этого документа. Независимо от источниковедческой методологии аутентичность дополнительного протокола подтверждается уже самой историей документа. Договор и дополнительный протокол были состав­лены на немецком и русском языках, причем были подписаны как не­мецкий, так и русский тексты. Секретный дополнительный протокол был изготовлен «только в двух экземплярах. Один из них был после подписания 23 августа 1939 г. оставлен в Москве, а другой Риббентроп привез в Берлин» (д-р Зайдль, в: Prozeß, X, S. 215f.). Применительно к дополнительному протоколу обе стороны соблюдали условие строжай­шей секретности. Это условие было предметом самого протокола. В Берлине немецкий экземпляр хранился в особом месте в канцелярии Риббентропа. Он находился в «особым образом опечатанном конверте, который в соответствии с предписанием хранился с соблюдением осо­бой секретности» (высказывание секретарши Риббентропа Бланк, in: Prozeß, X, S. 217f.). О существовании протокола известно было только лицам из ближайшего окружения Риббентропа. Статс-секретарь фон Вайцзеккер, по его признанию, видел «фотокопию, а возможно, даже оригинал документа Один экземпляр — это была фотокопия — я дер­жал в своем личном сейфе» (Prozeß, XI, S. 318). Шла ли речь об одной-единственной или нескольких копиях и были ли они изготовлены по желанию или с ведома Риббентропа, неизвестно.

В течение 1943-1944 годов этот протокол вместе с другими доку­ментами канцелярии Риббентропа был микрофильмирован, а весной 1945 г. по соображениям безопасности был перевезен в имение Шен­берг, что в Тюрингии. В последние дни войны по приказу из Берлина значительная часть перевезенных документов была сожжена. Войскам западных союзников удалось спасти часть этого важного архива и вы­везти в безопасное место. Однако секретного дополнительного прото­кола к пакту о ненападении среди них не оказалось. Зато представитель рейхсминистерства иностранных дел Карл фон Леш смог указать руко­водителю британской группы по выявлению документов германского внешнеполитического ведомства то место, где он в свое время зарыл пленку, на которую были пересняты документы канцелярии Риббент­ропа. Пленка немного пострадала от воздействия сырости, но среди примерно 10 тысяч фотокопий листов прочих важных документов на ней сохранилась и фотокопия секретного дополнительного протокола к пакту о ненападении. По убеждению проф. Джорджа О. Кента, при­нявшего тогда фоторолик из рук фон Леша и в последующие годы, опи­раясь на него, издавшего труд «Документы германской внешней политики», «фотопленка удостоверяет подлинность протокола более четко, чем подразумеваемый оригинал. Протокол был заснят наряду со многими другими документами, достоверность которых не вызывает сомнения. И было бы труднее подделать всю пленку, нежели один доку­мент» («Ньюсдей», 9 сентября 1988 г., с. 89).

Сверх того сохранились оригиналы относящихся к переговорам Риббентропа документов германского посольства в Москве, которые не вызывающим никакого сомнения образом подтверждают факт сущест­вования дополнительного секретного протокола. Так, посол Шулен­бург вечером 25 августа 1939 г. в телеграмме № 217 сообщал в министерство иностранных дел, что Молотов в этот вечер пригласил его к себе и заявил, «что из-за большой поспешности, с которой составлял­ся секретный дополнительный протокол, в его текст вкралась одна не­ясность. В конце первого абзаца пункта 2 (два) в соответствии с проведенными... (переговорами. — И.Ф.) должно быть сказано: «разгра­ниченной линией по рекам Писса, Нарев, Висла и Сан». Неточность использовавшейся во время переговоров карты породила у всех участников неверное впечатление, будто Нарев в своем верхнем тече­нии достигает восточнопрусской границы, что на самом деле [не. — И.Ф. ] так. Хотя смысл достигнутой договоренности исключает всякие сомнения, он ради порядка попросил [дополнить. — И.Ф. ] спорную фра­зу упоминанием в перечне рек также Писсы, что можно было бы осуще­ствить путем обмена письмами между им и мною». Шуленбург просил полномочий на то, чтобы согласовать с Молотовым вопрос о внесении такого дополнения (ADAP, D, VII, Nr. 284, S. 247)). Сделанная от руки Вайцзеккером пометка на полях указывала: «Засекретить кассеты». Дополнение к тексту было зафиксировано в специальном протоколе, который 28 августа 1939 г. был подписан Шуленбургом и Молотовым и текст которого был передан в телеграфном докладе германского посоль­ства за № 229 ( Kordt Wahn, S. 179, Anm. 2. Поскольку Кордт в это вре­мя был руководителем канцелярии Риббентропа, его свидетельство имеет особое значение).