Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Ингеборг Фляйшхауэр счастливо убереглась в своем плавании между Сциллой и Харибдой. Она продемонстрировала способность со­относить свои суждения не с установившимися стандартами, давно принятыми в крупнейших странах Запада, а с выверенными фактами. Более того: не будет преувеличением сказать, что в координатах уни­верситетской западной науки труд Ингеборг Фляйшхауэр можно на­звать диссидентским. Еще бы! Она решила поставить выводы своих авторитетных коллег на «испытательный стенд» исторических фактов, для чего избрала метод, который, пожалуй, ближе криминалисту, чем историку. Читатель найдет эту методологическую парафразу уже во введении, где автор ставит вопрос о генезисе пакта и предлагает четыре возможных ответа:

«1. Инициатива исходила от Сталина.

2. Инициатива исходила от Гитлера.

3. Сталин и Гитлер шли навстречу друг другу.

4. Инициатива исходила от германской дипломатии».

Все последующее содержание книги, построенное хронологически по периодам (завязывание расширенных торговых отношений — с 1.10.1938 по 31.1.1939; начало политических переговоров — 1.2 — 10.5.1939; замысел пакта о ненападении — 11.5 — 20.8.1939; заключе­ние пакта — 21 — 23.8.1939), дает ответы — разумеется, не оконча­тельные, но достаточно ясные — на сформулированные Фляйшхауэр вопросы. В этом главная ценность исследования.

Могут возразить: не схоластика ли это? Не все ли равно, «кто был первым»? Ведь результаты известны; как принято говорить, «печально известны»? Нет, это не схоластика: есть конкретное обстоятельство, которое заставляет видеть в подобной постановке вопроса не только «тяжбу о приоритетах».

Советско-германский договор от 23 августа 1939 года не оставался бы до сегодняшних дней столь спорным и не вызвал бы столь острых дискуссий во всем мире, если бы над ним не довлела глубочайшая неспособность государственного руководства сталинского типа — в си­лу присущей ему идеологии — говорить правду о своих действиях. Пакт родился в глубокой тайне — и не только от дипломатических партнеров СССР, но и от советского народа. Допустим, в 1939 году это предопределялось специфическими обстоятельствами предвоенного времени. Но в последующем, когда эти обстоятельства отпали? Увы, и тогда советское руководство пошло по пути намеренного сокрытия как мотивов, так и самих фактов своей политики. Одно зло повлекло за собой другое. Возникла роковая традиция отрицания самого факта существования секретных соглашений, достигнутых в 1939-1940 годах, и, разумеется, в первую очередь, — отрицание существования секрет­ных дополнительных протоколов к договорам от 23 августа и 28 сентяб­ря 1939 года.

В трудные годы второй мировой войны едва ли приходило кому-нибудь в голову начинать, дискуссию о договоре и тем более о протоколах. Но даже в период своей абсолютной власти Сталин понимал взрывча­тый характер этой темы и принимал специальные меры, чтобы она не получила развития. Как теперь документально установлено (материа­лы по этому вопросу находятся в ЦГАОР и были обнаружены Н.С.Лебедевой и Ю.Н.Зоря), в момент конституирования Международного военного трибунала в Нюрнберге был составлен специальный список вопросов, обсуждение которых считалось недопустимым. Справедли­вость требует отметить, что инициатива составления списка принадле­жала не советской стороне, но она была немедленно подхвачена Молотовым и Вышинским (разумеется, с одобрения Сталина). Одним из пунктов был советско-германский пакт о ненападении.

Авторы списка как в воду глядели. В марте 1946 года по инициативе защитника Гесса д-ра Альфреда Зайдля (с американской подачи) тема договора и протоколов впервые появилась на свет в Нюрнберге. Правда, договоренность союзников сработала, и вопрос был свернут. Что каса­ется советского обвинителя, он расценил акцию Зайдля как провока­цию, а протокол — как фальшивку. Тем не менее раздался тревожный сигнал, и его эхом стало в апреле 1946 года изъятие оригиналов прото­колов из архива МИД СССР. Они были переданы в личный архив В.М.Молотова и с тех пор бесследно исчезли.

Чисто гипотетически позволительно рассуждать: почему бы в 1945 году не сказать правду о протоколах или по меньшей мере не объяснить причины их составления? Ведь это была кульминация советского пре­стижа в мире, и, казалось, можно было бы «рискнуть» закрыть брешь. Но это не укладывалось в стиль Сталина. Тем более уже начиналась «холодная война», и ее неумолимая логика требовала взаимных разоб­лачений, в том числе разоблачений «злобных происков Запада».

Заветы Сталина и Молотова перенял А.А.Громыко. Он не допускал никаких отклонений от категорического отрицания наличия протоко­лов. Как мне рассказывали, со стороны некоторых ученых и диплома­тов (например, начальника Историко-дипломатического управления МИД СССР И.Земскова) предпринимались попытки убедить министра в ошибочности этой линии и дать возможность хотя бы «теоретически» допустить факт каких-то негласных советско-германских договорен­ностей. Вотще!

Вопрос о пересмотре советской позиции ставился и позже. Так, в 1987 году новое руководство МИД СССР вместе с рядом отделов ЦК КПСС предприняло попытку признать очевидные факты. Но это пред­ложение не прошло по мотивам отсутствия оригиналов. Даже перед самой кончиной А.А.Громыко, принимая весной 1989 года корреспон­дента гамбургского журнала «Шпигель» Фритьофа Майера, отрицал наличие протоколов и назвал их «фальшивкой».

Можно понять наших западных коллег, которые вовсе не из-за своего «антисоветизма», а на основании аутентичных, с их точки зре­ния, копий документов и многочисленных косвенных свидетельств говорили о существовании протоколов. Ход их мысли был примерно таков: если Советский Союз так упорно отрицает наличие протоколов, то не следует ли предполагать, что подобное отрицание отражает глу­бокую безнравственность и аморальность всего внешнеполитического курса СССР тех (и последующих) лет? Достаточно логичным им каза­лось предположить, что отрицание наличия протоколов имеет подо­плекой инициативную роль Сталина в заключении сделок 1939 года.

Иными словами: своим неадекватным поведением мы сами навле­кали на себя любые подозрения и сомнения. Абсурдная позиция по протоколам лишала советскую сторону возможности более точно ин­терпретировать предвоенную ситуацию и мотивы действий СССР.

...Книга Ингеборг Фляйшхауэр появилась на свет, когда спор о протоколах был окончен. Решения второго Съезда народных депутатов СССР освободили советскую внешнюю политику и науку от этой роко­вой «ипотеки» и дали возможность дискутировать по существу вопро­сов. Доклад, сделанный на съезде А.Н.Яковлевым, определил основные компоненты этой дискуссии, и можно надеяться, что читатель книги знаком как с глубоким анализом, так и с высоким нравственным вер­диктом, вынесенным в докладе.