Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

В то время как Геринг 16 апреля во дворце «Венеция» получил со­гласие Италии на тактическое сближение с Россией, статс-секретарь Вайцзеккер готовился на Вильгельмштрассе к первому дипломатиче­скому контакту с советским полпредом в Берлине. Предлогом служили интересы торговой политики СССР. Перед этим советский полпред Ме­рекалов посетил руководителя отдела экономической политики Виля, чтобы в соответствии с указанием Литвинова от 5 апреля [497]передать вербальную ноту и соответствующий меморандум своего правительст­ва с протестом против прекращения договорных поставок в СССР воен­ной продукции чешского завода «Шкода». Хотя советское ходатайство (последовавшее сразу за оккупацией Чехословакии) о сохранении в си­ле существующих договоров и было удовлетворено, однако после под­писания директивы к плану «Вайс» поставки вновь прекратились. Гитлер не желал экспортировать в СССР продукцию, необходимую для собственной оборонной промышленности. Виль, принявший вер­бальную ноту, порекомендовал полпреду по данному вопросу сде­лать представление непосредственно статс-секретарю. Только Вайцзеккер мог придать беседе соответствующее направление. Эта инициатива Виля застала статс-секретаря в момент глубокой ду­шевной депрессии. Вайцзеккер ухватился за благоприятную, по его мнению, возможность противодействовать неизбежному, как ему казалось, втягиванию Германии в мировой конфликт. И как писал Вайцзеккер несколько месяцев спустя в частном письме [498], он попытался сделать «то немногое», что от него зависело, чтобы предотвратить войну. С момента похода на Прагу, этой, с его точки зрения, «бомбы замедленного действия», за которой последовали «дипломатические выступления весны 1939 г.» [499], он видел Герма­нию «перед новой, еще более опасной фазой своей внешней полити­ки. Любому, так или иначе участвующему в ней, следовало после марта 1939 г. сделать для себя выводы... Мои предостережения Риб­бентропу оказались безрезультатными, а косвенные связи со став­кой Гитлера — бесполезными. Что же будет дальше, ведь западные державы уже больше не станут сносить выходки Гитлера?».

Накануне своей встречи с Мерекаловым, 16 апреля 1939 г., в част­ном письме Вайцзеккер писал: «Что движет мною, ты поймешь скорее всего, если я тебе скажу, что господин фон Риббентроп объявил ны­нешнюю английскую блокаду пустой пропагандой. Он убежден, что, напади мы сейчас на Польшу, ни один английский солдат не был бы по­ставлен под ружье» [500]. Легкомыслие его шефа находилось в резком противоречии с другой информацией, полученной в те дни Вайцзеккером через Англию [501]. Свое письмо он заканчивает следующей фразой: «Пусть каждый делает то, что считает своим долгом».

Осознавая это, Вайцзеккер поддержал предложение Виля принять советского полпреда. Беседа обещала дать нужные результаты, ибо Мерекалов сам указал на предстоящую поездку в Москву и отметил, что хотел бы получить разъяснение германской позиции на данный момент по вопросу поставок в СССР заводом «Шкода» [502]. О сути раз­говора с Мерекаловым говорят две докладные Вайцзеккера и (по од­ной) Мерекалова и Астахова, который также присутствовал. Обе записки Вайцзеккера различаются по содержанию. В первой — для Риббентропа (и Гитлера) — сообщается в нарочито самоуверенных выражениях о «прямолинейном» предложении русских по улучшению германо-советских отношений; во второй же, предназначенной для Виля и изложенной деловым тоном, — о жалобе на экономическую дискриминацию со стороны административных и военных служб в Праге. Только первая записка вошла в опубликованный сборник до­кументов, посвященный обстоятельствам возникновения пакта Гит­лера — Сталина. Она считалась и считается в специальной литературе доказательством советской инициативы в вопросе германо-советского сближения. Даже критически настроенные англосак­сонские историки (такие, как Kapp и Намир), далекие от того, чтобы приписывать Сталину активную роль и желание добиться благосклон­ности Гитлера, восприняли это «свидетельство» немецкого статс-сек­ретаря в качестве неопровержимого аргумента. Между тем его содер­жание не выдерживает критического текстуального анализа, особенно в сравнении с советскими записями [503].

Прежде всего Вайцзеккер не говорил всей правды, утверждая в начале первой записки от 17 апреля, что «русский полпред... сегод­ня — впервые за время пребывания в должности — явился к нему для делового разговора». Подчеркивая исключительность события, он хотел выделить его особую актуальность. В действительности Вайцзеккер еще 6 июля 1938 г. имел долгую беседу с вновь назна­ченным полпредом, которую также использовал для зондажа, но о которой по вполне понятным причинам умолчал [504]. Как и во время первой запротоколированной встречи, активная роль в беседе 17 ап­реля 1939 г. принадлежала статс-секретарю [505]. В направленной Риббентропу записке протест Мерекалова по поводу прекращения поставок военной техники Вайцзеккер представил всего лишь как предлог («как якобы особо интересовавшее дело») к тому, чтобы вы­яснить, намерена ли германская сторона после изменения военной ситуации соблюдать достигнутые договоренности. Вайцзеккер, по его словам, воспользовался этим для того, чтобы «к концу обсужде­ния» перейти к политическим вопросам. Он «заметил... послу, что даже при всем желании нашей стороны поставки военного материа­ла Советской России в настоящий момент вряд ли возможны, учи­тывая атмосферу, возникшую под влиянием сообщения о русско-англо-французском воздушном пакте». То было первое за­метное, услышанное из уст видного представителя германской внешней политики выражение заинтересованности (правда, в завуа­лированной форме, в основе которой, возможно, лежали неизвест­ные нам «условности») в безрезультатном исходе переговоров по выработке советско-англо-французского соглашения как предпосыл­ки улучшения отношений между Германией и СССР. Согласно за­писи Вайцзеккера, «Мерекалов... воспользовался этим, чтобы перейти к политическим вопросам». В действительности же он про­сто поинтересовался немецкой «точкой зрения на современное поло­жение в Центральной Европе», т.е. просто выполнил обязанность всякого иностранного посла в кризисной ситуации.

Вайцзеккер ответил, что Германия единственная страна, кото­рая «еще не бряцает оружием», после чего Мерекалов поинтересо­вался отношением Германии к Польше. Как писал Вайцзеккер, выслушав объяснение, «русский прямо спросил, что я думаю о германо-русских отношениях». Статс-секретарь якобы воспользовался этим обстоятельством, чтобы выдвинуть предложение о мире, и за­явил: «Мы, как известно, всегда хотели жить с Россией, осуществ­ляя удовлетворяющий обе стороны экономический обмен». Не совсем корректное словосочетание («жить... осуществляя... обмен») позволяет сделать заключение о его желании и (обойденном мол­чанием) поручении через улучшение экономического обмена про­ложить путь к совместной «мирной» жизни.