Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

В качестве сопровождающего такого важного, по мнению советской стороны, сотрудника, как Чунке, Клейст не только получил доступ в советское представительство, но его даже принял второй человек пол­предства, ведавший вопросами торговли и экономики, советник пол­предства Георгий Астахов. (Он не был, как указывает Клейст, поверенным в делах и руководителем представительства; просто пол­пред Мерекалов в тот момент отсутствовал, а через десять дней уехал в Москву навсегда.)

Под каким предлогом Чунке и Клейст начали разговор, — неизве­стно. Наверное, было достаточно одного лишь намека на экономиче­ские интересы Германии в России. Позднее Клейст, вспоминая об этой беседе, сообщил, что обсуждать политические вопросы его не уполно­мочили. Вместо этого он якобы завел светскую беседу о запрещении в СССР «авангардистского» искусства. Отрицательно покачав головой, Астахов заметил, что догматические заблуждения подобного рода ско­рее следовало бы обсуждать в Германии.

Затем, по утверждению Клейста, «Астахов в блестящем, историче­ски обоснованном докладе и с четкостью, которая не оставляла желать лучшего, указал на бессмысленность того, что Германия и Советский Союз из-за «идеологической казуистики» ведут борьбу друг с другом, вместо того, чтобы, как часто бывало в истории, вместе делать большую политику».

Однако есть основания предположить, что на самом деле этот «ис­торический доклад» сделал хорошо подготовленный национал-со­циалистский пропагандист, в то время как советник советского полпредства и эксперт по экономике, в лучшем случае в рамках своих полномочий, вставлял отдельные замечания в том смысле, что, по мне­нию советской стороны, нет никаких веских оснований для дальнейше­го обострения противоречий, что Советское правительство (и здесь Астахов, конечно же, взглянул на представителя немецкой экономиче­ской комиссии по России) всегда выступало за установление полезных «деловых связей».

И хотя Клейст охарактеризовал беседу как «феноменальный ус­пех» [474], он тут же получил строгий нагоняй от Риббентропа, заметив­шего, что он «не думает, чтобы фюреру было желательно продолжение этих разговоров». Столь резкое прекращение зондажа создает впечат­ление, что он прошел безрезультатно.

О чем это говорит? Вспоминая, Клейст умолчал о главных пунктах своего поручения. Поскольку визит к Астахову состоялся «вскоре» по­сле того, как в страстную пятницу, 7 апреля, Клейст получил задание от Риббентропа, нужно полагать, что он (или Фритц Чунке) самое ран­нее в понедельник пасхальной недели мог установить контакт с совет­ским представительством и встреча, вероятно, была назначена на вторник, являвшийся первым рабочим днем. Но ведь в пасхальный вторник, 11 апреля, Гитлер подписал распоряжение вермахту относи­тельно военного разгрома Польши (план «Вайс»).

Очень возможно, что в тот день Клейст должен был обратить внима­ние Астахова на то, что поход Германии против Польши не приведет к осложнениям с Россией, если только своевременно будет достигнута договоренность. В таком случае Германия и Россия могли бы даже «вме­сте делать большую политику». Если все происходило именно так, то можно считать, что правительству Сталина было сделано первое пред­ложение о разделе Польши. Подобное толкование находит косвенное подтверждение в записи Геббельса, сделанной в понедельник, 10 апре­ля, в которой он, комментируя заключение пакта о взаимной помощи между Лондоном и Варшавой, заметил, что Польша когда-нибудь доро­го за это заплатит. «Так, — писал он, — начиналось и в Чехословакии. Закончилось все разделом страны» [475]. С советской стороны положи­тельной реакции на это предложение, по всей видимости, не после­довало.

Но вернемся к предложению об установлении контакта. В изложе­нии Клейста этот визит в советское полпредство представлен как ре­зультат инициативы Астахова, как якобы недвусмысленное советское предложение Германии. Более поздние исследования подхватили это утверждение. Однако нет никаких сомнений в том, что на самом деле речь шла о германской инициативе, исходившей от Риббентропа, воз­можно, с ведома Гитлера. По мнению Сиполса, знакомого с советскими документами, эта инициатива имела своей целью «ослабление напря­женности в отношениях» между Германией и СССР [476].

Отчет Клейста за 1944 г. подтверждает, что инициатива исходила от германской стороны. Клейст в сентябре — октябре 1944 г. по поруче­нию Гиммлера предпринял — и снова безуспешно — новые попытки побудить Советы к сближению с гитлеровским рейхом. В своем заклю­чительном отчете Гиммлеру, отпечатанном «шрифтом фюрера» и предназначенном для доклада Гитлеру, Клейст, оглядываясь назад, ссылался на свой первый контакт подобного рода. Он писал: «Мне хоте­лось бы заметить, что в 1939 г., в ходе подготовки советского пакта, ус­тановить контакте Астаховым, бывшим поверенным в делах в Берлине, мне помог майор Фритц Чунке» [477].

Явный провал этой неудачной первой попытки достичь взаимопо­нимания с советским представительством убедил заинтересованных лиц в МИД в том, что нужно как можно скорее предпринять соответст­вующий зондаж на более высоком уровне.

В обстановке растущей «драматической напряженности» [478]пред­ставители немецкой дипломатии, занимавшиеся Россией, стали возла­гать свои надежды на Москву и Лондон. С начала апреля 1939 г. и особенно после захвата Албании союзницей Германии Италией Москва развернула в печати новую кампанию за создание «прочной системы коллективной безопасности против фашистской агрессии» и возрожде­ние идеи о коллективном фронте обороны [479]. В западных столицах гла­вы правительств Невилл Чемберлен и Эдуард Даладье испытывали давление со стороны оппозиции, общественного мнения и дипломати­ческих служб своих стран. Особенно настойчиво дипломаты предосте­регали от подталкивания Сталина в объятия Гитлера [480]. С точки зрения малых стран Центральной и Восточной Европы, которые после потрясения Мюнхена чувствовали себя покинутыми великими держа­вами, наступили наконец радикальные перемены. «Европа, казалось, проснулась, чтобы перед лицом опасности вновь продемонстрировать свое единство и солидарность» [481].

На стороне западных держав выступили также Соединенные Шта­ты Америки, направив 14 апреля Гитлеру и Муссолини послание пре­зидента Рузвельта [482]. Советское правительство приветствовало такое развитие, от его имени Калинин телеграммой выразил благодарность Рузвельту. Московская печать опубликовала телеграмму 16 апреля [483], а 22 апреля — полный текст ноты Рузвельта. Казалось, великие держа­вы сплачивались против Гитлера.