Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Шнурре взял с собою личного референта, чтобы, как вспоминал Шмидт, «во время ожидавшегося важного и щекотливого разговора на всякий случай иметь немецкого свидетеля». Он должен был в первую половину вечера, примерно в течение полуторачасового ужина, участ­вовать в разговоре на общие темы, а затем, во время политической бесе­ды, не вмешиваясь, внимательно следить за разговором, чтобы потом запротоколировать его содержание. Шмидт записал, что оба советских гостя «с огромным и напряженным вниманием» следили за высказыва­ниями Шнурре, в течение всего вечера показали себя если не «полно­стью», то «в значительной мере восприимчивыми» и с «великим изум­лением» приняли к сведению немецкое предложение. Во время разго­вора инициатива полностью принадлежала Шнурре, взвешенно излагавшему свои пропозиции [897]. Согласно записи Астахова, Шнурре в начале разговора заявил: «Руководители германской политики ис­полнены самого серьезного намерения нормализовать и улучшить эти отношения. Фразу Вайцзеккера о «лавке, в которой много товаров», на­до понимать в том смысле, что Германия готова предложить СССР на выбор все, что угодно, от политического сближения и дружбы вплоть до открытой вражды... Но к сожалению, СССР на это не реагирует. Вайц­зеккеру мы ничего не ответили. Шуленбург... также не получил от по­следнего (Молотова) определенного ответа. Между тем он конкретно ставил вопрос, предлагая, например, продление или освежение совет­ско-германского политического договора, который... представляет большие возможности для сближения».

Астахов спросил Шнурре, является ли все вышесказанное его лич­ной точкой зрения или же отражением мнения германского прави­тельства. Шнурре сослался на известные ему взгляды Риббентропа и Гитлера и перешел к немецким намерениям в Восточной и Централь­ной Европе. Как писал Астахов, в ответ на его упоминание германской экспансии в Прибалтику и Румынию Шнурре сказал, что немецкая «деятельность в этих странах ни в чем не нарушает ваших интересов. Впрочем, если бы дело дошло до серьезных разговоров, то я утверж­даю, что мы пошли бы целиком навстречу СССР в этих вопросах. Бал­тийское море, по нашему мнению, должно быть общим. Что же касается конкретно Прибалтийских стран, то мы готовы в отношении их повести себя так, как и в отношении Украины. От всяких посяга­тельств на Украину мы начисто отказались... Еще легче было бы до­говориться относительно Польши». Астахов, «чувствуя, что беседа начинает заходить слишком далеко», пообещал содержание беседы со­общить в Москву, но, согласно его записи, предупредил, что все мыс­ли, развивавшиеся Шнурре, настолько новы и необычны в устах германского официального лица, что нельзя с «уверенностью сказать, что в Москве отнесутся к ним вполне серьезно». В ходе беседы «Шнур­ре повторял в разных вариациях прежние доводы» и настойчиво тянул советскую сторону к столу переговоров, поскольку, дескать, момент для этого исключительно благоприятный и упущенная ситуация мо­жет не повториться.

На фоне подобных формулировок запись беседы, которую Шнурре составил утром 27 июля для Риббентропа (и Гитлера), являет собой блестящий пример целенаправленного доклада с целым рядом сущест­венных неточностей и противоречий [898]. В нем Астахову приписыва­лась активная, очень заинтересованная роль, хотя в конце автор вынужден был приписать, что «пассивная позиция русских» обуслов­ливалась, по-видимому, тем, «что в Москве еще не принято никакого решения, как в конце концов следует поступить»; по таким важным вопросам, как состояние московских переговоров по пакту, «русские отмалчивались».

Касаясь отдельных моментов, Шнурре, частично подменяя роли, подчеркнул, что в начале разговора он воспользовался «замечанием Астахова об... общности внешнеполитических интересов Германии и России». В действительности это была преднамеренная ссылка на прежние записи мнимых утверждений Астахова, которые Шнурре должен был и хотел подтвердить вышестоящему начальству. Вслед за этим замечанием Шнурре, соглашаясь в Астаховым, якобы заявил, что и ему такое сотрудничество представляется возможным. На самом же деле Шнурре стремительно двигался к своей цели [899]. Он детально опи­сал советским представителям план сближения из трех этапов, кото­рый, поданным Астахова, в общих чертах уже изложил 24 июля. Этот план выглядел следующим образом:

1. Первый этап — восстановление экономического сотрудничества завершалось заключением кредитно-торгового соглашения.

2. Второй этап приводил к нормализации и улучшению отношений на протокольном, культурном и научном уровнях (при этом Шнурре многозначительно напомнил об оказанном Астахову повышенном внимании во время фестиваля германского искусства в Мюнхене).

3. Третий этап характеризовался «восстановлением дружествен­ных политических отношений», а именно:

3.1. «или развитием того, что было раньше (Берлинский договор)» и что соответствовало бы предполагаемым желаниям Советского прави­тельства; или же

3.2. «установлением нового порядка с учетом взаимных жизненно важных политических интересов», что отвечало бы планам Гитлера.

То, что пункт 3.1, касавшийся оживления Берлинского договора путем расширения его до эффективного пакта о ненападении (о чем мечтал Шуленбург и к чему проявляла большой интерес советская сторона), в Берлине серьезно больше уже не рассматривался, а все внимание концентрировалось на заманчивой территориальной схеме в рамках варианта 3.2, видно уже из того, о чем говорил Шнурре на протяжении всего вечера. По его словам, Берлин имел в виду такой «порядок между, двумя странами», при котором «по всей линии между Балтийским и Черным морями и Дальним Востоком» было бы достиг­нуто взаимопонимание и «всемерное сбалансирование обоюдных ин­тересов».

Это вступление являлось частью инструкции о ведении перегово­ров и сопровождалось размашистым плавным движением руки сверху слева вниз направо, которое означало, что от Финляндии до Черного моря могут быть решены в согласии все проблемы, о которых вел речь Шнурре, а несколько дней спустя и Риббентроп. Шнурре, в частности, заявил, что запланированное выступление Германии против Польши «не должно привести к столкновению интересов Германии и Советско­го Союза». Германия будет «уважать целостность Прибалтийских госу­дарств и Финляндии», а также учитывать «жизненно важные русские вопросы», причем дружественные германо-японские отношения не за­тронут Россию, а будут «обращены против Англии». Англия — этот противоестественный союзник России — могла предложить ей лишь

«участие в европейской войне и вражду Германии», которая, напротив, предлагает «нейтралитет и неучастие в возможном европейском конф­ликте, а если Москва захочет, то и германо-русское урегулирование взаимных интересов... на благо обеих стран».