Валерий Соловей - Несостоявшаяся революция

Хотя националисты имели сильные позиции в ряде отделений ВООПИК, включая важный московский филиал, компартия надежно контролировала эту общественную организацию. Тем не менее, просуществовавший менее двух лет «Русский клуб» послужил моделью для возникновения аналогичных организаций в провинции, дав толчок созданию сетевой инфраструктуры национализма; также клубу принадлежала важная роль в легитимации националистической повестки.

Последняя никогда не ограничивалась только прошлым — исторической и историко-культурной проблематикой. В националистическом дискурсе важное место занимали вопросы положения русской деревни, экологии, демографического кризиса и моральной коррупции советского общества. Националисты привлекли к ним широкое общественное внимание и пытались выдвинуть их в центр общенациональной дискуссии.

Русский национализм пытался сформулировать новую русскую идентичность, основанную на синтезе ценностей различных и даже во многом антагонистичных историко-культурных эпох — досоветской и советской. В целом, за отдельными исключениями, русский национализм находился в русле широкого национал-большевистского синтеза и порою даже весьма преуспел в нем. Однако в силу преобладающей социокультурной динамики шансы этой идеологемы стать путеводной нитью послесталинского советского общества были ис-чезающе малы.

Даже властная протекция (впрочем, весьма умеренная) русофильскому тренду в культуре и литературе не смогла обеспечить его преобладающего влияния на общество. Несмотря на впечатляющую динамику, тираж «Нашего современника» уступал тиражу «Нового мира», а совокупный тираж трех «толстых» националистических журналов — тиражу одной лишь либеральной «Юности»298. И это неудивительно. Мифология русского национализма и массовые настроения шли, что называется, расходящимися курсами. Чувствительность общества к проблематике националистического дискурса (экология, моральная коррупция, демографический упадок, деградация русской деревни и т. д.) вовсе не означала его согласия с предлагавшимися националистами способами решения этих проблем. Но главное, фокус общественного внимания постепенно сдвигался в направлении, далеком от националистической повестки.

298 См .: Brudny Yitzhak М . Op.cit. P. 104-107.

При всех внутренних разногласиях националистические рецепты возрождения России основывались на общей посылке: сильная и честная власть, а также возвращение общества к традиционным русским ценностям (здесь общим знаменателем выступала смутная идея православно-коммунистического синтеза) станут залогом обновления России. Типологически националистическая программа 60-х — первой половины 80-х годов XX в. была такой же консервативной утопией, что и взгляды ранних славянофилов. Во многом это обуславливалось тем, что славянофильство (шире — националистический дискурс XIX — начала XX вв.) служило для националистов советской эпохи источником вдохновения и резервуаром идей.

Подобно славянофилам, они выдумали (или, говоря языком XIX в., помыслили) такую Россию и такой русский народ, которых никогда не существовало в помине. Подобно славянофилам, они опирались на культурно-идеологические мифы и предлагали двигаться вперед с головой, обернутой назад, в прошлое. Идеологическим ядром русского национализма советской эпохи служил идеализированный взгляд на традиционную русскую деревню как источник высоких моральных и культурных стандартов и ценностей, главную духовно-нравственную опору России. Однако л///? традиционной деревни не просто умирал, а к 70-м годам прошлого века уже, в общем, умер. «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина было прощание с деревенской Атлантидой, на смену которой пришли бетон и железо индустриального города, населенного разобщенными массами.

Истоки присущего националистам противопоставления идеализированной деревни идемонизировавшегося города уходили в славянофильскую философию. Однако изменившийся историко-культурный контекст решительно видоизменил и саму эту оппозицию. При Николае I крестьяне и деревня абсолютно доминировали количественно и социально; при Николае II даже после нескольких десятилетий бурного промышленного подъема города все еще оставались островами в крестьянском море. В преимущественно крестьянской и аграрной стране славянофильская утопия выглядела пусть и не очень реалистично, но вполне органично. Однако в последней трети XX в. Россия стала страной индустриальной и урбанизированной. Более того, РСФСР была самой урбанизированной, за исключением Прибалтики, советской республикой. В ней город бесповоротно одержал верх над деревней, пускай даже немалая часть его жителей еще не стала горожанами в полной мере.

Коммунистической власти не хватило исторического времени на «выплавку» горожанина, занимающую, согласно социологическим и культурологическим теориям, три поколения. Между тем в начале 1990-х гг. примерно половина жителей Советского Союза была горожанами в первом поколении. Среди 60-летних и старше коренными горожанами были только 15-17%, среди 40-летних — 40%, и только в числе лиц моложе 22 лет преобладали горожане во втором поколении299. При этом связь большинства горожан с сельскими родственниками зачастую была сильнее внутригородских или производственных связей. Таким образом, к моменту распада СССР большинство новых горожан по своей ментальности в какой-то мере все еще оставалось сельскими жителями.

Но даже если они и не порвали окончательно пуповину, связующую их с деревней, город все же победил деревню полностью и окончательно. И не только по формальному соотношению долей городского и сельского населения, а главное, по доминировавшим в позднесоветском обществе социокультурным и ценностным ориента-циям. Какие бы глубокие и теплые чувства не испытывали вчерашние крестьяне в отношении покинутой ими деревни, назаддороги не было, да они ее и не искали. Никто из них не собирался менять городскую квартиру на деревенскую избу без удобств, нормированный рабочий день — на тяжелую безразмерную полевую работу, доступные городские развлечения — на скуку депрессивной русской деревни. Потребительскому обществу — а при Леониде Брежневе в СССР сформировался отечественный вариант социального государства и общества потребления — были непонятны и чужды националистические призывы к аскетизму и самоограничению, антивестернизм (и в это в то время, когда Запад становился для советских людей воплощением рая на земле300) и антииндивидуализм, идея самопожертвования во имя идеальных императивов. В общем и целом, консервативная утопия русского национализма, воплощавшая ценности идеализированного традиционного общества, была глубоко чужда модернистски ориентированным советским горожанам.