Джек Лондон - На циновке Макалоа

-- Это после того, как ты с самого рожденья была окружена слугами! -жалостливо вздохнула Марта. -- В Килохана их были целые толпы.

-- Но ужаснее всего было это голое, голодное убо-жество! -- вскричала Белла.-- На сколько времени мне приходилось растягивать фунт кофе! Новую половую щетку покупали тогда, когда на старой ни одного волоска не оставалось. А вечная говядина! Свежая и вяленая, утром, днем и вечером! А овсяная каша! Я с тех пор ни ее, да и никакой другой каши в рот не беру.

Внезапно она встала и, отойдя на несколько шагов, вперила невидящий взгляд в многоцветное море. Потом, успокоившись, вернулась на свое место великолепной, уве-ренной, грациозной походкой, которую не может отнять у гавайской женщины никакая примесь белой крови. Белла Кастнер, с ее тонкой, светлой кожей, была очень похожа на белую женщину. Но высокая грудь, благород-ная посадка головы, длинные карие глаза под полуопу-щенными веками и смелыми дугами бровей, нежные линии небольшого рта, который даже сейчас, в шестьдесят восемь лет, словно таил еще сладость поцелуя, -- все это вызы-вало в воображении образ дочери древних гавайских вождей. Ростом она была выше Марты и, пожалуй, отли-чалась еще более царственной осанкой.

-- Мы прямо-таки прославились как самые негосте-приимные хозяева. -Белла рассмеялась почти весело. -- От Наала до ближайшего жилья было много миль и в ту и в другую сторону. Изредка у нас останавливались переночевать путники, задержавшиеся в дороге или ищущие убежища от бури. Ты знаешь, как радушно прини-мали, да и сейчас принимают гостей на больших ранчо. А мы стали всеобщим посмешищем. "Что нам до мнения этих людей? -- говорил Джордж. -- Они живут сейчас, сегодня. Через двадцать лет, Белла, придет наш черед. Они будут такие же, как сейчас, но они будут уважать нас. Нам придется кормить их, голодных, и мы будем кор-мить их хорошо, потому что мы будем богаты, Белла, так богаты, что я и сказать тебе боюсь. Но я что знаю, то знаю, и ты должна в меня верить".

Джордж был прав. Он не дожил до этого, но два-дцать лет спустя мой месячный доход составлял тысячу долларов. А сколько он составляет сейчас, я даже не знаю, честное слово! Но тогда мне было девятнадцать лет, и я говорила Джорджу: "Нет, сегодня, сейчас! Мы живем сейчас! Через двадцать лет нас, может быть, и на свете не будет. Мне нужна новая щетка. И есть сорт кофе всего на два цента фунт дороже, чем эта гадость, которую мы пьем. Почему я не могу жарить яичницу на масле -- сейчас? И как бы мне хотелось иметь хоть одну новую скатерть. А постельное белье! Мне стыдно постелить гостю наши простыни, впрочем, и гости к нам не часто решаются заглянуть".

"Запасись терпением, Белла,-- отвечал он, бывало.-- Очень скоро, через несколько лет, те, кто сейчас гну-шается сидеть за нашим столом и спать на наших про-стынях, будут гордиться, получив от нас приглашение,-- если они к тому времени не умрут. Вспомни, как умер в прошлом году Стивенс,-- он жил легкой жизнью, всем был другом, только не себе самому. Хоронить его при-шлось обществу,-- он ничего не оставил, кроме долгов. А разве мало других идут той же дорогой? Вот хотя бы твой брат Хэл. Он этак и пяти лет не протянет, а сколько горя доставляет своим дядьям. Или принц Лилолило но-сится мимо меня на коне со свитой из полсотни гавай-ских лодырей -- все крепкие парни, им бы надо работать и позаботиться о своем будущем, потому что он никогда не будет королем. Не дожить ему до этого".

Джордж был прав. Брат Хэл умер. И принц Лилолило тоже. Но Джордж был не совсем прав. Он сам, хотя не пил, и не курил, и не растрачивал силу своих рук на объятия, а свои губы на поцелуи, кроме самых коротких и равнодушных, и всегда вставал с петухами, а ложился прежде, чем в лампе выгорит десятая часть керосина, и никогда не думал о собственной смерти,-- он сам умер еще раньше, чем брат Хэл и принц Лилолило.

"Запасись терпением, Белла,-- говорил мне дядя Ро-берт.-- Джордж Кастнер -- человек с большим будущим. Я выбрал тебе хорошего мужа. Твои нынешние лише-ния -- это лишения на пути в землю обетованную. Не всегда на Гавайских островах будут править гавайцы. Свое богатство они уже упустили из рук, упустят и власть. Политическая власть и владение землей неотде-лимы одно от другого. Предстоят большие перемены, перевороты--никто не знает, какие и сколько, но одно известно: в конце концов и власть и землю захватят белые. И когда это случится, ты займешь первое место среди женщин наших островов,-- я в этом не сомне-ваюсь, как и в том, что Джордж Кастнер будет правите-лем Гавайев. Так суждено. Так всегда бывает, когда бе-лые сталкиваются с более слабыми народами. Я, твой дядя Роберт, сам наполовину белый и наполовину га-ваец, знаю, о чем говорю. Запасись терпением, Белла".

"Белла, милая",-- говорил дядя Джон; и я понимала, сколько нежности ко мне живет в его сердце. Он, благодарение богу, никогда не советовал мне запастись терпе-нием. Он понимал. Он был очень мудрый. Теплый он был, человечный, а потому и более мудрый, чем дядя Ро-берт и Джордж Кастнер,-- те искали не возвышенного, а земного, вели счета в толстых книгах и не считали удары сердца, бьющегося рядом с другим сердцем, они склады-вали столбики цифр и не вспоминали о взглядах, словах и ласках любви. "Белла, милая",-говорил дядя Джон. Он понимал. Ты ведь слышала, что он был возлюблен-ным принцессы Наоми. Он был верным любовником. Он любил только раз. Люди говорили, что после ее смерти он стал какой-то странный. Так оно и было. Он полюбил один раз и навеки. Помнишь его заповедную комнату в Килохана, куда мы вошли только после его смерти, и ока-залось, что там был устроен алтарь принцессе? "Белла, милая",-- вот все, что он мне говорил, но я знала, что он все понимает.

Мне было девятнадцать лет, и три четверти белой кро-ви не убили во мне горячего гавайского сердца, и я не знала ничего, кроме детских лет, проведенных в роскоши Килохана. Королевского пансиона в Гонолулу, да моего серого мужа в Наала с его серыми рассуждениями, трезвостью и бережливостью, да двух бездетных дядьев, одного -- с холодным, проницательным умом, другого -- с разбитым сердцем и вечными мечтами о мертвой принцессе. Нет, ты только представь себе этот серый дом! А я выросла в таком довольстве, среди радостей и смеха, не смолкавшего в Килохана, и в Мана у Паркеров, и в Пуувааваа! Ты помнишь, мы жили в те дни в царственной роскоши. А в Наала,-поверишь ли. Марта,-- у меня была швейная машинка из тех, что привезли еще первые миссионеры, маленькая, вся дребезжащая, и вертеть ее нужно было рукой.

К нашей свадьбе Роберт и Джон подарили моему мужу по пяти тысяч долларов. Но он попросил сохра-нить это в тайне. Знали только мы четверо. И пока я на своей дребезжащей машинке шила себе грошовые платья, он покупал на эти деньги землю -- ты знаешь где, в вер-ховьях Наала,-- покупал маленькими участками и всякий раз отчаянно торговался, притворяясь последним бедня-ком. А сейчас я с одного туннеля Наала получаю сорок тысяч в год.