Джек Лондон - На циновке Макалоа

Джек Лондон

На циновке Макалоа

На Гавайях, в отличие от большей части жарких стран, женщины долго не старятся и даже в старости красивы. Женщине, сидевшей под деревом хау -- а она была не накрашена и никак не старалась скрыть разруши-тельную работу времени,-- искушенный наблюдатель в любой точке земного шара, кроме Гавайских островов, дал бы лет пятьдесят. А между тем и дети ее, и внуки, и Роско Скандуэл, за которым она уже сорок лет как была замужем, знали, что ей шестьдесят четыре года,-- два-дцать второго июня исполнится шестьдесят пять. Она казалась куда моложе, несмотря на то, что, читая сейчас журнал, надела очки и снимала их всякий раз, как взгляд ее устремлялся на лужайку, где резвилась стайка детей.

Прекрасно было старое дерево хау, высокое, как дом,-- она и сидела под ним, как в доме, до того густую и уютную тень давала его огромная крона; прекрасна была лужайка -- беспенный зеленый ковер, раскину-вшийся перед бунгало, столь же прекрасным, благород-ным и дорогостоящим. А в другой стороне, сквозь бах-рому из стофутовых кокосовых пальм, виден был океан:

за отмелью -- синева, сгущавшаяся у горизонта до тем-ного индиго, ближе к берегу -- шелковистые переливы яшмы, изумруда и рубина.

И это был только один из домов, принадлежавших Марте Скандуэл. Ее городской особняк в нескольких милях отсюда в Гонолулу на улице Нууану, между пер-вым и вторым фонтаном, был настоящим дворцом. Сотни гостей перебывали и в ее комфортабельном доме на горе Танталус, и в ее доме на склоне вулкана, и в ее горном домике, и в ее приморской вилле на Гавайи -самом большом из островов. Однако и этот дом на побережье Ваикики не уступал остальным по красоте местоположения и благородству архитектуры, да и на содержание его тра-тилось не меньше. Вот и сейчас два садовника японца под-резали мальвы, третий со знанием дела подравнивал длин-ную изгородь из кактусов цереус, на которых скоро должны были распуститься таинственные ночные цветы Японец-лакей в белоснежном полотняном костюме принес из дома чай, за ним шла горничная японка в ярком кимоно, краси-вая и легкая, как бабочка. В противоположном конце лу-жайки другая горничная японка торопилась с целой охап-кой мохнатых полотенец к купальням, откуда уже выбегали дети в купальных костюмчиках. А под пальмами у самого моря две нянюшки китаянки с черными косами, в красивой национальной одежде -- белые кофты и длинные белые штаны -- сторожили каждая свою колясочку с младенцем.

Все эти слуги, няньки и внуки были слугами, нянь-ками и внуками Марты Скандуэл. И это она передала внукам свой цвет кожи -- кожи гавайцев, прогретой га-вайским солнцем,-- который не смешаешь ни с каким дру-гим. Дети были всего на одну восьмую или на одну шестнадцатую гавайцами, однако ни семь восьмых, ни пятнадцать шестнадцатых белой крови не могли стереть с их кожи золотисто-коричневые краски Полинезии. Но опять-таки только опытный наблюдатель догадался бы, что эти дети, играющие на лужайке,-- не чистокровные белые. Их дед, Роско Скандуэл, был белый; Марта -- белая на три четверти; сыновья их и дочери -- на семь восьмых; а внуки -- на пятнадцать шестнадцатых или, в тех случаях, когда их отцы или матери вступали в брак с потомками гавайцев, -- тоже на семь восьмых. Порода и с той и с другой стороны была отличная: Роско происхо-дил по прямой линии от пуритан Новой Англии, а Марта -- по столь же прямой линии -- от гавайского вождя, чей древний род славили в песнях за тысячу лет до того, как люди научились писать.

У дома остановился автомобиль, и из него вышла жен-щина, которой на вид было не более шестидесяти лет, которая пересекла лужайку упругой походкой хорошо со-хранившейся сорокалетней женщины и которой на самом деле исполнилось шестьдесят восемь. Марта поднялась ей навстречу, и они с чисто гавайской сердечностью крепко обнялись и поцеловались в губы. Их лица и все движения выражали искреннее, горячее чувство; только и слышно было, что "сестрица Белла", "сестрица Марта", вперемешку с несвязными расспросами друг о друге, о братьях, дядьях и тетках. Но, наконец, первое волнение встречи утихло, и со слезами умиления на глазах они уселись друг против друга за чайный столик. Можно было подумать, что они не виделись много лет. В действительности их разлука длилась два месяца. И одной было шестьде-сят четыре года, другой -- шестьдесят восемь. Но не за-будьте, что в груди у них билось сердце на одну четверть гавайское, насквозь прогретое солнцем и любовью.

Дети устремились к тете Белле, как волны к берегу, и получили щедрую порцию поцелуев и ласк, прежде чем отбыть на пляж под присмотром нянюшек.

-- Я решила выбраться сюда на несколько дней, -- объяснила Марта, -пассат сейчас улегся.

-- Ты здесь уже две недели -- Белла нежно улыбну-лась младшей сестре -Мне братец Эдвард сказал. Он встречал меня на пристани и чуть не силой увез к себе повидаться с Луизой и Дороти и поглядеть на его пер-вого внучонка -он в нем просто души не чает.

-- Боже мой! -- воскликнула Марта -- Две недели! Я и не заметила, как пролетело время.

-- А где Энни? -- спросила Белла. -- И Маргарет? Марта пожала пышными плечами, выражая этим снисходительную любовь к своим уже немолодым, но легкомысленным дочерям, которые на целых полдня вве-рили детей ее заботам.

-- Маргарет на собрании общества городского благо-устройства, они там задумали посадить деревья и мальвы по обеим сторонам Калакауа-авеню. А Энни изводит на восемьдесят долларов автомобильных шин, чтобы собрать семьдесят пять долларов для Английского Красного Креста. Сегодня у них день уплаты членских взносов.

- Роско, наверно, торжествует, -- сказала Белла и заметила, что глаза ее сестры горделиво сверкнули. -- Я еще в Сан-Франциско узнала о первых дивидендах Компании Хо-о-ла-а. Помнишь, когда их акции стоили семьдесят пять центов, я вложила тысячу долларов для детей бедняжки Эбби и сказала, что продам, когда эти акции поднимутся до десяти долларов?

-- И все смеялись над тобой, да и над всяким, кто покупал их, -подхватила Марта. -- Но Роско знал, что делает. Сейчас они идут по двадцать четыре.

-- Я продала свои по радио, с парохода, по двадцать долларов, -продолжала Белла. -- И сейчас Эбби с ног сбилась -- шьет туалет за туалетом, собирается с Мэй и Тутси в Париж.

-- А Карл? -- спросила Марта.

-- О, тот кончает Гарвардский университет...

-- ...который он все равно окончил бы, уж тебе-то это должно быть известно, -- заметила Марта.

Белла признала свою вину -- она уже давно решила, что сын ее школьной подруги получит университетское образование за ее счет, -- но добавила добродушно:

-- А все же приятнее, что за него платит Хо-о-ла-а. Можно даже сказать, что платит Роско, -- ведь я потому тогда купила акции, что положилась на его здравый ум.