Ирина Карацуба - Выбирая свою историю.Развилки на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Главная же перемена в Манифесте не афишировалась и состояла в том, что Дума переставала быть крестьянской. Куриальный меха­низм был на сей раз отлажен таким образом, что абсолютное больши­нство выборщиков, 50,5% (вместо прежних 31%), избирала теперь землевладельческая курия, крестьянская — 22,5% (вместо 42%), а выборы по рабочей курии производились только в 6 промышленных губерниях. Теперь один выборщик по землевладельческой курии при­ходился на 230 человек, по крестьянской — на 60 тысяч, а по рабо­чей — на 125 тысяч. В губернских собраниях выборщиков обязатель­ный депутат от крестьян избирался теперь не самими крестьянами, а всем составом губернских выборщиков, т. е. крестьянский представи­тель избирался поместным дворянством на свой вкус. Неудивительно, что в III и IV Думах крестьяне в значительном числе появились и на правых скамьях.

Состав Думы, избранной по новому закону, находился в резком контрасте с социальной и национальной структурой населения. Дво­ряне, занимавшие 43% думских мест, по переписи 1897 г. составля­ли менее 1% населения. Крестьян в Думе оказалось 15%, лиц свобод­ных профессий — 19,5%, промышленников и торговцев — 7,5%, свя­щенников и миссионеров — 10%, рабочих и ремесленников — 2,5%. По национальному составу Дума вышла, как и мечтал Столыпин, «истинно русской»: 77% депутатов были «великороссами», на долю всех остальных «народностей», составлявших 44% населения империи, досталось 23% мест.

В результате манипуляций с избирательными куриями III Государ­ственная дума давала и совершенно искаженную картину политичес­кого спектра. Левый фланг Думы был слаб и малолюден, там помеща­лось 13 трудовиков и 19 социал-демократов. Левыми в новой Думе оказались 53 кадета, прежде составлявшие думский центр. Господ­ствующее положение в центре занимала фракция «Союза 17 октября» (154 депутата), к которой тесно примыкали 28 «прогрессистов». Зато в Думе впервые образовался мощный правый фланг (147 депутатов). В результате главную задачу столыпинского правления — создание но­вой социальной опоры монархии в лице крестьян-собственников — предлагалось решать Думе с преобладанием дворян-помещиков, раз­мещавшихся на правых скамьях, и представителей торгово-промыш­ленного сословия, составлявших партию октябристов.

В октябристах Столыпин нашел на первое время надежных союз­ников. Программа умеренно-либерального и умеренно-патриотичес­кого «Союза» отличалась неопределенностью, из-за которой газетные остряки нарекли партию «союзом пропавшей грамоты». По существу она сводилась к «развитию и укреплению начал конституционной мо­нархии и установлению тесного единения монарха с народом». В речи на первом всероссийском съезде Союза в феврале 1906 г. Д.Н. Ши­пов так пояснял этот пункт партийной программы: «Мы — искренние монархисты по убеждению; мы видим в конституционной монархии противодействие идее деспотизма олигархии или массы. Монарх — выше всех политических партий, и поэтому свобода и право каждого гражданина наиболее обеспечены при конституционной монархии». Чтобы вполне оценить радикальность этой позиции, надо принять в расчет, что правые партии и сам Николай II не считали, что с появле­нием Думы и Основных законов Россия сделалась конституционной страной (из Основных законов было изъято упоминание о «неограни­ченности» монаршей власти, но осталась ее характеристика как влас­ти «самодержавной»). Октябристы были безусловными сторонникам конституционной монархии и гражданского равенства, но они одина­ково чурались как близоруко-реваншистской дворцовой «камарильи», так и непрактичных леваков — кадетов. Это сближало их со Столыпи­ным; близка к столыпинской была и неразработанная в деталях аграрная программа партии. Важным обстоятельством, обеспечившим возможность такого союза, была готовность октябристов ждать ко­ренных политических реформ до того момента, когда для них возник­нут социальные предпосылки, довольствуясь до тех пор частными ме­рами. Как и Столыпин, они были убеждены, что Россия может стать свободным правовым государством лишь тоща, когда основная масса населения — крестьянство, оценив преимущества частной собствен­ности, поймет ценность свободы и права. До этого, как выражался Столыпин, писаные конституционные права будут лишь «румянцем на трупе». Кроме того, союз Столыпина с октябристами был в значи­тельной степени скреплен «личной унией». С лидером октябристов А.И. Гучковым Столыпин познакомился в апреле 1906 г. в доме сво­его брата, известного петербургского журналиста А.А. Столыпина. Между двумя политиками сразу возникла «дружеская приязнь», и с тех пор они не только переписывались, но и частенько встречались в неофициальной обстановке. В этих приватных беседах они обсужда­ли политические проблемы и вырабатывали тактику совместных действий. В результате октябристы выдали Столыпину карт-бланш и на несколько лет стали «правительственной» партией в отечественном смысле слова: не правительство выполняло волю партии, а партия выполняла волю правительства, за что и получила прозвище «партии последнего правительственного распоряжения».

Третьеиюньская избирательная система позволяла создать в Думе два большинства. Первое, охранительно-монархическое большин­ство, необходимое для проведения репрессивных мер, образовыва­лось при солидарном голосовании октябристов и правых. Для чего А.И. Гучков при помощи Столыпина «произвел раскол в правом сек­торе Думы, выделив из нее более умеренные элементы, которые мог­ли бы оказать поддержку столыпинскому министерству». На сторону Столыпина стали «умеренно-правые» и «националисты», в отличие от «крайне правых», во главе с Н.Е. Марковым и В.М. Пуришкевичем, лидерами черносотенного «Союза русского народа».

Второе, либерально-реформаторское большинство возникало при блокировании октябристов с кадетами, которые на своем пятом съез­де в октябре 1907 г. смиренно постановили, что идут в Думу для «ор­ганической работы» в качестве «ответственной оппозиции».

Премьер, имея два большинства на все случаи жизни, получил полную свободу рук для проведения собственного курса. III Государственная дума стала послушным орудием в руках Столыпина — и проработала весь положенный по закону срок (1907-1912). Поли­тическая стабильность была достигнута. Но и цена ее оказалась ве­лика.

Дума первых двух созывов — бестолковая, истеричная, подчас ха­моватая — вызывала отвращение не только у правых. Сергей Булга­ков, принадлежавший к левому крылу второй Думы, с глубоким през­рением писал о ее «нелепости, невежественности, никчемности, о том, что она в своем убожестве даже не в состоянии была заметить, что сама она не была пригодна ни для какого дела и утопала в беско­нечной болтовне». Но — как ни прискорбно это сознавать — эта «гово­рильня» вполне выражала «чаяния» страны.