Ирина Карацуба - Выбирая свою историю.Развилки на пути России: от Рюриковичей до олигархов

В праве III Думы говорить от лица нации сомневался даже ее председатель (с 1911) Михаил Родзянко. Столыпинский курс законо­дательно оформляло грубо фальсифицированное народное представи­тельство. Действия правительства оказывались таким образом вполне законными, но не легитимными, то есть правительство действовало в рамках законов, но сами эти законы не признавались страной спра­ведливыми.

Столыпина «закономерность» действий правительства мало забо­тила. Он твердо вел линию, которую считал единственно верной. Важнейшие социально-экономические меры премьер в случае замед­ления и противодействия своим планам ничтоже сумняшеся проводил в обход законодательных учреждений, широко пользуясь 87 статьей Основных законов, позволявшей принимать законодательные акты высочайшими указами в промежутках между сессиями законодатель­ных палат. И даже специально устраивал для этой цели палатам вне­урочные «каникулы».

Оправданием «чрезвычайщины» служили Столыпину ссылки на происки революционных экстремистов. «Государство обязано, — убеждал премьер Думу, выступая по вопросу об отмене закона о воен­но-полевых судах, — когда оно находится в опасности, принимать са­мые строгие, самые исключительные законы для того, чтобы оградить себя от распада... Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна». Это «состояние необходимой обороны», по мысли Столыпина, требует не только применения широ­ких репрессий, но и подчинения государства «одной воле, произволу одного человека».

Несостоявшееся умиротворение

Главной целью Столыпина было общее «умиротворение» страны, глу­боко потрясенной революцией. Прочного умиротворения, однако, нельзя было достигнуть одними репрессиями. В записке, поданной царю в январе 1907 года, Столыпин доказывал: «Реформы во время революции необходимы, так как революцию породили в большой ме­ре недостатки внутреннего уклада. Если заняться исключительно борьбою с революцией, то в лучшем случае устраним последствие, а не причину: залечим язву, но пораженная кровь породит новые изъя­звления». В своих реформаторских намерениях Столыпин был исклю­чительно тверд и искренен. Когда В.И. Гурко, заместитель министра внутренних дел, одним из первых приехал 12 августа 1906 г. на раз­валины премьерской дачи на Аптекарском острове, разнесенной бом­бой террористов, причем тяжело ранена была дочь Столыпина, пер­вая фраза, которую он услышал от премьера, была: «Это не должно изменить нашей политики; мы должны продолжать осуществлять ре­формы; в них спасение России».

Главной язвой было несовершенство крестьянского «уклада». За его исправление Столыпин и принялся со всей прямолинейностью и ревностью неофита. Специальных теоретических познаний и глубо­кого практического знакомства с аграрным вопросом у него не было. Дочь реформатора М.П. Бок простодушно отметила в своих воспоми­наниях, что отец «очень любил сельское хозяйство, и когда бывал в Колноберже, весь уходил в заботы о посевах, покосах, посадках в ле­су и работу в фруктовых садах». Этого «дачного» опыта было, разуме­ется, маловато. В 1902 г. Столыпин участвовал в трудах виттевского Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленнос­ти, и там усвоил мнение, что для решения всех проблем достаточно уничтожить общинную чересполосицу и расселить крестьян по хуто­рам. Однако ясного представления о сложности дела и плана реформ к моменту своего назначения на пост министра внутренних дел бой­кий провинциал не имел и позаимствовал разработки своего «товари­ща» (так официально называлась тогда должность заместителя мини­стра) — Владимира Гурко, занимавшегося подготовкой земельной ре­формы еще при Плеве.

Существо аграрной реформы, за которой закрепилось название «столыпинской», состояло в форсированном разрушении крестьянекой поземельной общины и проведении «землеустройства» для уско­ренного формирования класса «крепких» крестьян-собственников. Крепкий хозяин, решивший «аграрный вопрос» за счет односельчан, должен был — по замыслу премьера — иметь право голоса в местном самоуправлении и возможность вывести в люди детей (чему должно было служить введение всеобщего начального образования); для ме­нее удачливых предусматривалось переселение в Сибирь и на другие окраины с наделением землей за счет аборигенов. Расширению част­ной крестьянской земельной собственности должно было способство­вать предоставление крестьянам льготного кредита через Крестьянс­кий поземельный банк.

Первым шагом на этом пути стало уравнение крестьян с другими сословиями в гражданских правах. Указом 5 октября 1906 г. кресть­янам предоставлялось право свободного получения паспортов и выбо­ра места жительства, отменялись телесные наказания по приговору волостных крестьянских судов.

9 ноября 1906 г. был опубликован указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования». Пустое канцелярское название маскировало важнейший государственный акт, открывавший кресть­янам выход из общины с «укреплением» надельной земли в личную собственность.

Существенно, что при этом большая часть земель переходила не в семейную собственность, каким доселе было деревенское владение наделом, а в личную собственность «домохозяина». Однако при этом правительство стремилось ограничить свободную мобилизацию зе­мель и сохранить бывшие «надельные» земли в руках крестьянского сословия. «Крестьяне-укрепленцы» могли продать свои наделы лишь лицам, «приписанным к сельскому обществу». Надельная земля не могла быть заложена иначе как в Крестьянский банк и «завещана иначе как по обычаю».

Крестьянин мог «укрепить» за собой полевые участки в том виде, в каком ими пользовался (иногда число этих «полос» в разных полях доходило до сотни), или с согласия общины — свести все эти полосы в один участок — «отруб». Если крестьянин выходил на «хутор», то есть переносил на отруб усадебные постройки, он мог претендовать на дополнительную прирезку земли в размере оставляемой в дерев­не усадьбы. Для укрепления «полос» достаточно было получить разрешение простого большинства сельского схода, а для создания от­руба или хутора — согласие двух третей крестьянского схода. Одна­ко произвол общины был исключен. Если «сельское общество» по ка­ким-либо причинам отказывалось в течение месяца со дня подачи заявления «выделенца» составить «приговор» с описанием укрепляе­мых участков, «выдел» оформлялся постановлением земского на­чальника.

Правительство всячески содействовало образованию хуторов, ху­торянам, в частности, выдавались на особо льготных условиях ссуды Крестьянского банка. Предпочтение, отдаваемое хуторскому хозяй­ству, объяснялось не только тем, что при этом формировался слой крестьян, владевших участками в наибольшей степени отвечающих требованиям рационального хозяйствования. Вторая цель правитель­ства состояла в том, чтобы разрушить компактное и спаянное дереве­нское сообщество, ибо, как писал Столыпин, «дикая, полуголодная деревня, не привыкшая уважать ни свою, ни чужую собственность, не боящаяся, действуя миром, никакой ответственности, всегда будет представлять собой горючий материал, готовый вспыхнуть по каждо­му поводу».