Ирина Карацуба - Выбирая свою историю.Развилки на пути России: от Рюриковичей до олигархов

3 июня 1907 г. депутаты, сошедшиеся у Таврического дворца, обнару­жили на запертых дверях российского парламента Манифест «О рос­пуске Государственной думы». «Всем верным подданным» подробно исчислялись прегрешения распущенного законодательного собрания:

«.. .Не с чистым сердцем, не с желанием укрепить Россию и улучшить ее строй приступили многие из присланных от населения лиц к работе, а с явным стремлением увеличить смуту и способствовать разложению государства По этой причине выработанные правительством нашим обшир ные мероприятия Государственная дума или не подвергала вовсе рассмотрению, или замедляла обсуждением, или от вергала, не остановившись даже перед отклонением зако нов, каравших открытое восхваление преступлений и сугубо наказывавших сеятелей смуты в войсках. Уклонившись от осуждения убийств и насилий, Государственная дума не ока­зала в деле водворения порядка нравственного содействия правительству, и Россия продолжает переживать позор преступного лихолетия. Медлительное рассмотрение Госу дарственною думою росписи государственной вызвало зат­руднение в своевременном удовлетворении многих насущных потребностей народных. Право запросов правительству значительная часть Думы превратила в способ борьбы с пра вительством и возбуждения недоверия к нему в широких сло ях населения».

Однако для разгона хотя бы и негодной Думы требовались более веские аргументы. И Манифест возвещал: «свершилось деяние, не­слыханное в летописях истории. Судебной властью был раскрыт заго­вор целой части Государственной думы против государства и царской власти».

«Высокий штиль» манифеста прикрывал довольно нехитрую по­лицейскую провокацию. Формальным основанием для разгона Думы послужила инсценировка антиправительственного заговора левых де­путатов. Делопроизводитель Петербургского комитета РСДРП и по совместительству агент Департамента полиции Екатерина Шорникова сообщила, что с группой солдат в квартиру депутата Озола, где со­бирались социал-демократы, будет передан «наказ» «возмутительного содержания» (в делах Департамента была предусмотрительно остав­лена машинописная копия). Предполагалось, что полиция застукает фракцию с поличным. Но стражи порядка сплоховали и явились на место уже после ухода «солдатской депутации». Более того, подлин­ный «Наказ воинских частей петербургского гарнизона в социал-де­мократическую фракцию Государственной думы» — главную улику обвинения — так и не нашли. Пришлось «шить» к делу о заговоре по­лицейскую копию, «белые нитки» следствия торчали совершенно явственно.

Тем не менее 1 июня по требованию правительства состоялось закрытое заседание парламента, в котором прокурор Петербургской судебной палаты предъявил 55 депутатам обвинение в подготовке за­говора, направленного «к ниспровержению государственного строя», и потребовал немедленного лишения 16 членов Думы депутатской неприкосновенности. Дума не пожелала удовлетворить эти требова­ния власти, не проверив основательности выдвинутых обвинений. В тексте пресловутого «наказа» оказались только жалобы на бессмысленную тяготу солдатской лямки и призыв депутатам «заговорить... в Думе» о том, как «запирает начальство солдат в каменные клетки-ка­зармы, как мучает их непосильной и ненужной работой, как терзает их бессмысленными учениями...» На улику в подготовке военного мя­тежа бумага никак не тянула. Для расследования обстоятельств дела была создана думская комиссия под председательством историка Александра Кизеветтера. Она должна была доложить результаты сво­ей работы в понедельник 4 июня, но ее выводов никто не стал дожи­даться.

Прокуратура, у которой по случаю революции было много и более насущных забот, обнаружила из ряда вон выходящее рвение в отно­шении думцев, разумеется, не по собственному почину. За спиной ок­ружного прокурора маячила внушительная фигура премьер-минист­ра Петра Аркадьевича Столыпина, находившегося в то время в апогеевлияния на государя. У честолюбивого премьера был свой план прек­ращения «смуты» и построения «великой России», но для исполнения этого плана нужны были совсем другие законодатели. Посему вместе с указом о роспуске было опубликовано новое «Положение о выборах в Государственную думу», радикально менявшее облик нижней пала­ты российского парламента. Избирательное законодательство по точ­ному смыслу российской конституции — Основных государственных законов от 26 апреля 1906 г. — не могло быть изменено без одобре­ния Государственной думы. Издание нового Положения в порядке чрезвычайного законодательства было грубым попранием Основных законов — то есть государственным переворотом, единственным дос­тоинством которого было отсутствие рукоприкладства и стрельбы по народным избранникам. Почитатели премьера немедленно углядели в нем «российского Бисмарка». Создателю великой Германии тоже пришлось распустить парламент и изменить избирательный закон.

«Бесстыжий» закон и послушная Дума

Состав Думы первых двух созывов предопределялся «виттевским» из­бирательным законом 11 декабря 1905 г. Закон этот имел несчаст­ную судьбу. В феврале 1905 г. под впечатлением начальных событий революции рескриптом на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина Николай II повелел созвать совещательную Думу, не имевшую за­конодательных прав. Закон о выборах в «булыгинскую думу» был опубликован 6 августа 1905 г. Страна единодушно такую Думу бой­котировала. Совещательное представительство уже никого не могло удовлетворить. Революция продолжалась. Наконец, под давлением всеобщей стачки Николаю II пришлось 17 октября 1905 г. подписать манифест, которым Думе сообщались законодательные права, а пра­вительству, во главе которого был поставлен извлеченный из опалы Витте, было повелено, «не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в ме­ре возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены из­бирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательно­му порядку».

В результате «виттевский» закон сохранил основные черты «булыгинского», в который наскоро были внесены лишь некоторые сущест­венные поправки. Выборы не были всеобщими, к участию в них не допускались женщины, молодежь до 25 лет, деревенские батраки, во­еннослужащие действительной службы и некоторые разряды «ино­родцев». Выборы не были прямыми. Избиратели выбирали «выбор­щиков», которые, сойдясь в общем губернском собрании, уже выби­рали непосредственно депутатов. Выборы оставались неравными. Избиратели делились на четыре курии — землевладельческую, городс­кую, крестьянскую и рабочую. Для участия в выборах по первым двум куриям устанавливался довольно высокий имущественный ценз. По рабочей курии к выборам допускались лишь мужчины, занятые на предприятиях, имевших не менее 50 рабочих. Для крестьянской ку­рии вместо ограничительных цензов устанавливались многоступенча­тые выборы «выборщиков». Куриальная система была выстроена та­ким образом, что один выборщик приходился на 2 тысячи землевла­дельцев, 4 тысячи горожан, 30 тысяч крестьян и 90 тысяч рабочих.