Жан Флори - Идеология меча. Предистория рыцарства

Кроме того, мы неоднократно встречаем употребление этого слова в том же значении уже в эпоху св. Августина, когда речь идет об общественной службе [105] llle in officio comitis militat (Он состоял на службе комита) Augustin, De civitate Dei, op at, Lib V, 6, nisi forte sit miles, aut publica functione teneatur < > (если он не был воином, то есть не нес общественной службы < >) Epistola 47, 5, Р L 93, 2 col 186 , а позже в том же смысле – у Григория Турского, как уже было отмечено [106] <> militias saeculans exercere < > non cessabat (< > Он не переставал < > вмешиваться в мирские дела Цит по Григорий Турский История франков М Наука, 1987, с 240) Gregoire de Tours Historia Francorum VIII, 39 Quae autem de ilia iniquitalis militia errant, regalibus thesauris sunt inlata (To, что было получено за услуги в неправедных делах, было внесено в королевскую казну, Там же, с 304–305) Ibid , X, 19, цитируется М Пру Prou M Op at, p 66, note 2, с выводом «таким образом, словом miles называется любой человек, выполняющий какую-то службу на любом уровне» . К тому же мы привели немало примеров использования выражений militia и singulum militare в VIII и IX вв., связанных с общественной, но не военной службой. [107] Отметим, что смещение смысла слова militare к значению служить в широком смысле может быть связано с позицией ранних христиан, которые, может быть, признавали слово militare, но не bellare. Об этом см Secretan H.F. Le christiamsme des premiers siecles et le service militaire //Revue de Theologie et de Philosophique, 2, 1914, p 34565

Военный смысл этих слов, конечно, не исключается. Во многих случаях он даже преобладает. Тогда слово miles следует переводить как солдат, но с явным значением «простой», тем более что есть выражение (правда, редко используемое) magister militum, означающее военачальника. Пример – капитулярий Лотаря от 846 г., который, замышляя поход на сарацин, вызывает Сергия, magister militum. Теми же словами в первой четверти X века называют Феофилакта, который был военачальником («maitre de la milice») в Риме [109] Cp Toubert P Les structures du Latium medieval Le Latium meridional et la Sabine du IX' siecle a la fin du XII е siecle. Roma, 1973, p 968 ss . Впрочем, многое неизвестно об этом выражении, которое встречается еще в Нормандии в XI веке и означает здесь один из титулов сенешаля – управляющего герцогским дворцом при Роберте I. [110] Сенешаль носит титулы procurator principalis domus (управляющий главным домом) и magister militum (начальник воинов) Текст Haskins Ch H Norman Institutions. New York, 1960 (репринт издания 1918 г), p 51

Приведенных примеров, как нам кажется, достаточно, чтобы показать многозначность слов militare, militia, miles. Поэтому их используют и в отношении простых солдат, и в отношении слуг, и в отношении монахов.

Таким образом, представляется, что для изучаемого в данной главе периода эти слова не имеют никакой социальной окраски. Они не означают ни класса, ни статуса, ни даже ограниченной социопрофессиональной категории. Однако все случаи их применения объединены одним общим понятием – службы, подчинения. Лишь к концу этого периода забрезжит новый смысл, к которому мы обратимся в следующей главе.

Этот беглый обзор почти десяти веков истории позволяет нам выделить некоторые главные черты, касающиеся отношения церкви к войне и к milites.

Поначалу решительно враждебная любым формам насилия, церковь мало-помалу меняет свою позицию на сдержанное приятие войны, потом определяет понятие справедливой войны, в которой солдаты христиане могли бы, а после и должны участвовать. Эта эволюция к приятию войны христианами-мирянами сопровождается постепенным усилением запрета на участие в ней духовенства. В результате христианское общество разделяется по этому критерию на две категории: миряне, которым разрешают и даже рекомендуют вступать в militia, особенно когда она защищает христианство или интересы церкви, и духовенство, для которого акт убийства запрещен и именно на которое отныне возложена миссия, которую первоначально предлагалось выполнять всем христианам. Разделив, таким образом, общество на два сословия, церковь должна была разработать для каждого свою идеологию. Одна из них и породила ту, что назовут «рыцарской».

Общее отношение церковных авторов к войне за период с первых веков христианства до X века – эпохи, когда источники обращают больше внимания на militia – испытывает значительные изменения. Разрабатывается доктрина справедливой, а потом – священной войны, и более высокую оценку получают ее участники – milites. Под давлением обстоятельств, побуждающих церковных писателей подправлять свою концепцию общества и роли, которую должна играть в нем каждая из составляющих его категорий, модифицируется и идеология, относящаяся к militia. В настоящей главе мы намереваемся изучить формирование и эволюцию этой общественной идеологии до конца IX века, чтобы определить, какое место занимают в ней «воюющие» вообще и milites в частности.

Идеология церкви по отношению к «воюющим» – это результат сложения двух компонентов, на первый взгляд несовместимых. С одной стороны, это настороженность с налетом враждебности к militia, существующая еще и в каролингскую эпоху; с другой – беспокойный интерес церковных авторов к воинам, защита со стороны которых становится все более необходимой перед лицом лангобардских, сарацинских, норманнских, венгерских вторжений, часто угрожающих монастырям или богатствам церкви.

При этом понемногу тает мечта о христианском обществе, мирно организованном в форме двух сословий: первое, миряне, обычные христиане, обеспечивает нормальное протекание дел мира сего: сельского хозяйства, торговли, ремесел – под руководством или с ведома второго сословия, клириков. Последние ближе к Богу, потому что заняты только службой ему. Кроме того, благодаря отсутствию преград между ними и небесным владыкой они различают все оттенки божественной воли. Особенно это относится к монахам, хранителям старинного христианского идеала, не запятнанным скверной, в которой они обличают толпу, как некогда христиане обличали язычников – скверной кровопролития, сластолюбия и мирских утех, игр и особенно блуда и похоти, даже брака и секса как таковых. Концентрация сакрального сменила форму приложения. Некогда относящееся ко всем, но ограниченное во времени, «табу» теперь расширилось на всю протяженность времени, но концентрируется лишь на немногих смертных, составляющих militia Dei. Поэтому авторы наших источников, почти без исключения принадлежащие к ней, с удовольствием развивают идеологию, рисующую общество в дуалистичной форме. Как каждый человек поделен между Добром и Злом, так и общество колеблется между службой миру и службой Богу. Лишь те, кто решился бежать от мира и его лживых соблазнов, удалившись в монастыри, дабы вести истинную борьбу со Злом посредством поста, воздержаний и молитвы, входят в состав militia Dei. Это «совершенные», соответствующие тем, кого святой Павел и вслед за ним Тертуллиан несколько в ином смысле называли людьми духа, «духовными», pneumaitikoi. Святой Павел различал еще два типа людей: душевные, psychikoi – у них чувства берут верх над духовной стороной, но они все-таки владеют своими инстинктами. Третью категорию составляют плотские, неразвитые – над ними властвует инстинкт, они в рабстве у греха. Он называет их sarkiko. Это деление на три экзистенциальных уровня (которое можно распространить на три категории людей: духовные, душевные, плотские) соответствует трехчастному представлению о человеческом существе у апостолов и первых христиан [113] См., например, 1 Фес. 5: 23. Впрочем, точнее было бы сказать: глобальное и монистическое воззрение на человека, проявляющегося в трех ипостасях – физической, психической и духовной. См. на эту тему последние исследования по библейской антропологии, в частности Тремонтана: Tresmontant С. Essai sur la pensee hebraique. Paris, 1953; Tresmontant С. РrоЫете de Vame. Paris, 1971; Ziircher J. L'ame, sa nature et sa destinee. Neuchatel, 1956. . Но, как известно, в церковь не замедлило проникнуть, чтобы воцариться там, платоновское мышление, которое принесло с собой свои концептуальные категории. А это мышление имеет отчетливо дуалистический характер. Библейская схема единого, но трехмерного существа уступает место дуалистической концепции человеческого существа, дихотомии, противопоставляющей чистую и возвышенную (но пленную) душу низменному и презренному телу, в котором она заключена. [114] Отметим мимоходом, что в этой упрощенной форме душа включила в себя античную псюхе и античную пневму и что отношение к телу приобрело уничижительную окраску, которой у сомы не было.