Виктор Петров - Колумбы российские

5 мая Головачев, сменившись с вахты, провел весь день в городе, до позднего вечера. Его подавленное настроение, видимо, прошло, и он часто шутил со своим приятелем, степенным Шемелиным. Никаких разговоров об инциденте с Резановым он больше не поднимал.

Шемелин с удовольствием наблюдал за такой переменой своего молодого друга. 6 мая в восемь часов утра сменившись со своей вахты, Головачев был особенно весел, он все время шутил и дурачился с Шемелиным. Тот стоял на палубе корабля около астронома Горнера, зарисовавшего виды города, и только отмахивался от своего друга:

— Идите прочь… что вы ко мне пристали?.. Подите от меня… вон, играйте с молодыми…

Головачев смеялся:

— Что вы возмущаетесь! Смотрите, какой сегодня чудесный солнечный день… ведь в такой день и умирать стыдно было бы… Ну, да ладно, оставлю вас в покое… пойду в каюту, займусь кое-какими делами… а потом посплю часа два, отдохну после вахты… А позже поедем с вами в город, поболтаемся по улицам — хорошо?

Он быстро пошел в свою каюту и захлопнул дверь.

Прошло не больше получаса… было около девяти часов утра, как где-то недалеко грохнуло, как будто что-то тяжелое упало на пол в одной из кают. Шемелин в недоумении посмотрел на Горнера:

— Уж не Головачев ли уронил что-то в каюте!

Горнер встревожился:

— Нет… это звук выстрела!

Он бросил рисовать картину и поспешно направился в кают-компанию, которая была рядом с каютой лейтенанта Головачева. Шемелин пожал плечами и сел на табуретку, принявшись, как всегда, очинивать перья, потому что вечерами он много писал, отражая в своем дневнике события каждого дня.

Мимо него пробежали несколько напуганных матросов, а через минуту из каюты вышел побледневший Горнер.

— В чем дело? Что случилось? — встревожился Шемелин. — Почему у вас такой испуганный вид?

Горнер хриплым голосом сказал:

— Господин Головачев застрелился!

Сердце Шемелина, казалось, остановилось от страха. Он вскочил, несмотря на свой возраст и дородность быстро пошел, почти побежал в каюту Головачева. Дверь была распахнута настежь, и он увидел там зрелище, которое не мог потом забыть всю свою жизнь. Головачев лежал поперек постели. Изо рта его обезображенного лица струилась кровь. От выстрела в рот верхняя губа разорвалась надвое и несколько зубов было выбито. Рядом, на комоде, лежал пистолет. Не сознавая до конца случившееся, Шемелин увидел все же, что на пистолете не было курка, а вместо него там находился фитиль из тонкой тряпки. Позже, когда состоялось официальное расследование самоубийства лейтенанта Головачева, было вынесено решение, что Головачев снял курок и поставил на его место фитиль для большей уверенности, что выстрел сделает свое дело. Вечером Шемелин так записал поразившее его событие:

«В 9 часу утра, я находился на шканцах и сидел подле г. астронома Горнера, упражняющегося в то время в снимании вида города. Вдруг услышали мы необычайный гул в кают-компании, происшедший подобный (как мне послышалось) тому, как бы произведен был от чего-нибудь с большой высоты упавшего на пол или уроненного»…

Немедленно известили о случившемся Крузенштерна и других офицеров, и те сразу же приехали на корабль. Нужно было сделать все необходимое для предания тела земле. Тело лейтенанта было вынесено на шканцы, где его обмыли, одели в парадную форму и затем внесли в капитанскую каюту, где положили на стол. Крузенштерн приказал одному из офицеров произвести точную опись вещей покойного. Среди бумаг нашли несколько запечатанных писем, среди коих был конверт на имя государя. Крузенштерн взял это письмо и положил его под замок в своей каюте. Другие конверты были адресованы на имя капитана Крузенштерна, лейтенантов Ратманова и Ромберга, а также астронома Горнера и ботаника Тилезиуса.

Крузенштерн отправился в город к губернатору, чтобы заняться приготовлениями к похоронам, которые были назначены на три часа дня. Гроб с телом лейтенанта Головачева был доставлен на берег, и в три часа дня похоронная процессия направилась к местной церкви. Впереди процессии медленно шли капитан Крузенштерн и лейтенант Ратманов, а позади них по обеим сторонам гроба шли четыре других офицера с «Надежды». В процессии также принимал участие отряд английских войск и их полковой оркестр, всю дорогу до церкви игравший печальные похоронные мелодии.

Шемелин в своем дневнике очень подробно описал путь процессии к церкви. Он отметил, что «подошед к церкви, солдаты разделились на двое, и поставлены по сторонам. В сие время ружья их обращены были дулом к земле, и они имея руки на прикладе, наклонили к оным и свои головы, показывая вид печальный и, кажется, весьма к таковым церемониям приличный. Тело, наконец, было внесено в церковь и поставлено посреди оной на возвышенном месте».

После отпевания в церкви процессия, возглавляемая английским священником в белой накидке и черной шляпе, направилась к кладбищу, где у открытой могилы священник прочел несколько молитв из молитвенника. Раздались три залпа из ружей солдат, и гроб был опущен в землю.

Губернатор колонии, присутствовавший на похоронах, подошел к Крузенштерну и, пожав ему руку, сказал:

«Страшно сожалею о случившемся и сочувствую вам. Ни о чем не беспокойтесь, капитан. Мы поставим над могилой памятник с соответствующей надписью, где будет указано имя и чин покойного. Все расходы по установке памятника будут приняты на свой счет казначейством колонии»…

Никто из офицеров корабля не мог понять, что могло заставить молодого, спокойного Головачева лишить себя жизни. Никто, кроме Шемелина и капитана Крузенштерна. Никто не знает, что написал Головачев лейтенантам Ратманову и Ромбергу, а также и обоим ученым — Горнеру и Тилезиусу. Тайной осталось содержание его письма государю. Вообще неизвестно, было ли это письмо доставлено по назначению. Шемелин, часто беседовавший с Головачевым, знал, что того мучила мысль о возвращении в Россию после того как он был свидетелем безобразного поведения капитана и офицеров корабля по отношению к Резанову. Что касается капитана Крузенштерна, то Головачев, очевидно, в своем предсмертном письме к нему объяснил причины, потому что позже в своей книге, описывавшей кругосветное путешествие, он сухо написал: «на Св. Елене застрелился второй офицер корабля Головачев… Недоразумения и неприятные объяснения, случившиеся на корабле нашем в начале путешествия… были начальным к тому поводом»…

Такова была эпитафия Крузенштерна своему помощнику, лейтенанту Головачеву.

Оставаться дольше на острове Святой Елены никто не хотел. Слишком сильно подействовало на всех самоубийство симпатичного Головачева, самого популярного из офицеров корабля, который пользовался особенной любовью нижних чинов — матросов. Быстро были закончены приготовления, и через два дня после похорон Головачева, 8 мая, «Надежда» вышла в море, направив свой путь к берегам России. Можно понять людей, с каким нетерпением они ожидали возвращения в родной порт Кронштадт. Многим не понравилось только решение Крузенштерна: вместо того чтобы идти Английским каналом, пойти кружным путем, обходя Англию с севера. Это решение отсрочивало возвращение домой на несколько дней. Но Крузенштерн был неумолим.