Виктор Петров - Колумбы российские

— Я сам горжусь своими детками… А что вы думаете, дети… довольны ли, что ваш старый отец вернулся домой? — и он нежно поцеловал Иринку в лобик.

Ирина в ответ только крепко прижалась к его груди.

Антипатр взглянул на отца полувопросительно:

— Ты теперь останешься с нами навсегда, батюшка?.. Ты больше не поедешь в этот ужасный Новоархангельск, где всегда могут напасть на тебя индейцы?..

Баранов с улыбкой посмотрел на него:

— Ты хочешь всегда быть вместе со мной?

— Да, всегда. Ты должен остаться и никогда не уезжать от нас.

Баранов прищурил глаза, подмигнул Баннеру и сказал:

— Но мне нужно, Антипатр, вернуться в Новоархангельск. Я перевожу туда контору. Наше главное управление теперь будет там, и мне необходимо жить там же… Да и климат там лучше, мягче здешнего.

Дети испуганно посмотрели на него, и глаза бедной Ирины наполнились слезами.

— Нет, папа, не уезжай… останься с нами, — стал умолять его Антипатр, — не оставляй нас одних!

Баранов поднял руку:

— Та… та… та… подождите… я еще не кончил. Если мне нужно жить в Новоархангельске, это не значит, что мы должны расстаться… Что мешает вам поехать со мной туда? Что вы думаете об этом?

Глаза детей засверкали, и Ирина, которая была готова уже заплакать, соскочила на пол и захлопала в ладоши.

— Это правда? — не совсем веря своим ушам, спросил Антипатр. — Мы поедем с тобой?

— Да, да… конечно… поедем вместе… Я решил, что мы все будем жить в Новоархангельске. Я не хочу больше оставлять вас.

Ирина опять захлопала в ладоши, а Антипатр закружился по комнате, изображая дикий индейский танец.

Баннер, улыбаясь, заметил:

— Замечательная новость для детей, Александр Андреевич. Я очень рад, что вы пришли к этому решению. Думаю, что это будет хорошо и для детей, и для вас.

Он посмотрел в окно:

— О, я вижу, что отец Герман направляется сюда.

Дверь открылась, и в избу вошел инок Герман.

Три года почти совсем не изменили Германа, может быть, он чуть-чуть постарел. А так все то же иконописное лицо, тщательно приглаженные длинные волосы и аккуратно расчесанная не очень густая бородка. По-прежнему поражают его необыкновенные глаза, излучающие доброту и святость.

— Добро пожаловать на наши берега, — тихо проговорил Герман, смиренно поклонившись Баранову.

Тот подошел и горячо пожал ему руку:

— Очень… очень рад видеть тебя, отец… Как видишь, благодаря Богу, я вернулся домой живым и в полном здравии… счастлив видеть всех вас опять.

Баннер заметил, что Баранов стал часто со смирением поминать имя Бога, что показалось ему чем-то новым. В прошлом редко можно было услышать от него Божье имя… особенно еще и из-за вражды со служителями церкви… чаще можно было слышать слова богохульства и брани. Теперь Баранов заметно изменился, стал более религиозным. Новый Баранов был, видимо иным. Баннер не знал, что повлияло на правителя и вызвало эту перемену — возраст ли… он заметно постарел… или тот факт, что при захвате Ситки он столкнулся лицом к лицу со смертью, был ранен… было ли что другое, но только вернулся Баранов на Кадьяк совершенно другим человеком.

— Большое спасибо, отец Герман, за все ваши заботы о моих детях. Они просто обожают вас, и я знаю, что они будут сильно переживать разлуку с вами, — проговорил Баранов.

Монах вопросительно посмотрел на него:

— Вы сказали разлуку?.. Хотите сказать, Александр Андреевич, что собираетесь увезти детей от нас?

— Да, отче… Это как раз то, что я собираюсь сделать. Мне нужно жить в Новоархангельске… дела нашей компании требуют этого. И я, каюсь, не могу больше жить в разлуке с моими детьми… с моими маленькими ангелами. Я не вижу иного выхода, как взять их с собой в Новоархангельск.

Монах грустно опустил голову:

— Не могу противиться вашей воле, Александр Андреевич, вполне понимаю ваши чувства, но, сознаюсь, разлука с детьми будет очень тяжелой для меня да и для всех прочих здесь в селении, мы так привыкли к ним.

Баранов взглянул на него:

— Так в чем же дело? Почему бы вам не поехать с нами? Мы все будем счастливы, если вы переедете с нами.

Герман поднял на него свои чистые, ясные, незлобивые глаза, покачал головой:

— Нет… мое место здесь, среди всех этих людей, с которыми я прожил много лет вместе. Они нуждаются во мне, так же как я нуждаюсь в них, в их высокой нравственной силе, в их безграничной вере в Бога Единого. Нет, Александр Андреевич, вы поезжайте с вашими детьми туда, куда зовет вас ваш долг, а я останусь здесь. Мой долг быть здесь, среди моих людей, моей паствы — ведь большинство из них были крещены и приобщены к Вере Христовой с моей помощью.

Когда Баранов сообщил Анне Григорьевне о своем решении перебраться на постоянное жительство в Новоархангельск, и о том, что возьмет детей с собой, Аннушка не выказала никаких эмоций и только категорически заявила, что сама она из Кадьяка не уедет. Баранов посмотрел на ее все еще красивое, гордое лицо, ее тонкие, плотно сжатые губы, точно демонстрирующие непреклонную, несломимую волю, — и ничего больше не сказал. Так и было решено, что Баранов с детьми уедет на Ситку, а Аннушка останется и будет помогать, работать на благо духовной миссии. Он обещал, что дети изредка станут навещать ее.

Сам Баранов, в восторге от своего решения уехать с детьми, летал по селению, как на крыльях. Он часто проводил время с детьми и как-то поведал Антипатру и Ирине свои заветные мечты:

— Мы построим новый, большой двухэтажный дом в нашей крепости в Новоархангельске, привезем лучшую обстановку из Бостона. Наш дом будет не хуже любого в Петербурге… привезем книг для вас… а главное, выпишу гувернантку для вас из Петербурга. Она будет учить вас хорошим манерам, музыке, иностранным языкам…

Баранов стал энергично готовиться к переезду своей главной конторы на Ситку. За семнадцать лет его пребывания на посту правителя колонии у него накопилось много бумаг и документов, которые нужно было бережно упаковать в ящики. В этих архивах была вся история деятельности Российско-Американской компании в Америке. Баранов понимал всю важность этих архивов и лично наблюдал за их упаковкой и погрузкой в трюмы корабля.

Наступила середина лета и почти все уже было готово к отъезду. Баранов ждал только прихода корабля с его старым приятелем бостонцем О'Кейном, ушедшим в плавание к японским берегам.

Неожиданно из Охотска пришло компанейское судно с новым запасом провизии и всякой всячины. Для Баранова было несколько пакетов от правления из Петербурга. Вести были неприятные. Большим ударом для Баранова стало извещение из Охотска, что там только что были получены вести о скоропостижной кончине камергера Резанова. Баранов не верил своим глазам. Он никак не мог себе представить, что Резанов, сравнительно еще молодой человек, с которым он так недавно распрощался в Новоархангельске, — умер. Человек, с кем они обсуждали планы по расширению деятельности компании, ушел из этого мира, и без его помощи в Петербурге едва ли теперь удастся что-либо предпринять. Трудно было смириться с тем, что Резанова больше нет.