Леонид Млечин - КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы

Откровенно говоря, если бы на НТС как следует навалились в те годы, когда у комитета была абсолютная власть, с ним можно было покончить за один год. Но комитету было выгодно держать эту структуру в полудохлом состоянии: вреда от нее никакого, а комитет раздувался…

Андропов говорил, что иностранных туристов враг использует для шпионажа и идеологических диверсий, и был против расширения поездок советских граждан за рубеж и возражал против эмиграции.

Зять Брежнева Юрий Михайлович Чурбанов вспоминает, что, когда обсуждался вопрос о выезде из СССР, «Леонид Ильич достаточно резко сказал: „Если кому-то не нравится жить в нашей стране, то пусть они живут там, где им хорошо“. Он был против того, чтобы этим людям чинили какие-то особые препятствия. Юрий Владимирович, кажется, придерживался другой точки зрения по этому вопросу…».

Главный режиссер Театра имени Ленинского комсомола Марк Анатольевич Захаров рассказывал в газетном интервью, как в 1983 году театр поехал в Париж со спектаклем «Юнона и Авось». По Парижу ходили только пятерками, в каждой пятерке свой руководитель.

Примерно за неделю до возвращения к Захарову явился сотрудник КГБ, приставленный к артистам. В гостинице он разговаривать отказался, сказал, что могут подслушать вражеские спецслужбы. Они долго ходили по Булонскому лесу, и чекист показывал главному режиссеру список артистов, которые могут остаться во франции. Захаров его убеждал, что никто оставаться не собирается, и оказался прав…

Андропов, как и в свое время Семичастный, не обошел вниманием Илью Сергеевича Глазунова. Но в данном случае Андропов предлагал действовать не кнутом, а пряником, далеко выходя за пределы компетенции Комитета государственной безопасности.

Вот его записка в ЦК КПСС:

«С 1957 года в Москве работает художник Глазунов И. С., по-разному зарекомендовавший себя в различных слоях творческой общественности. С одной стороны, вокруг Глазунова сложился круг лиц, который его поддерживает, видя в нем одаренного художника, с другой — его считают абсолютной бездарностью, человеком, возрождающим мещанский вкус в изобразительном искусстве.

Вместе с тем Глазунов на протяжении многих лет регулярно приглашается на Запад видными общественными и государственными деятелями, которые заказывают ему свои портреты. Слава Глазунова как портретиста достаточно велика. Он рисовал президента Финляндии Кекконена, королей Швеции и Лаоса, Индиру Ганди, Альенде, Корвалана и многих других. В ряде государств прошли его выставки, о которых были положительные отзывы зарубежной прессы. По поручению советских организаций он выезжал во Вьетнам и Чили. Сделанный там цикл картин демонстрировался на специальных выставках.

Такое положение Глазунова, когда его охотно поддерживают за границей и настороженно принимают в среде советских художников, создает определенные трудности в формировании его как художника и, что еще сложнее, его мировоззрения.

Глазунов — человек без достаточно четкой политической позиции, есть, безусловно, изъяны и в его творчестве. Чаще всего он выступает как русофил, нередко скатываясь к откровенно антисемитским настроениям. Сумбурность его политических взглядов иногда не только настораживает, но и отталкивает. Его дерзкий характер, элементы зазнайства также не способствуют установлению нормальных отношений в творческой среде.

Однако отталкивать Глазунова в силу этого вряд ли целесообразно. Демонстративное непризнание его Союзом художников углубляет в Глазунове отрицательное и может привести к нежелательным последствиям, если иметь в виду, что представители Запада не только его рекламируют, но и пытаются влиять, в частности склоняя к выезду из Советского Союза.

В силу изложенного представляется необходимым внимательно рассмотреть обстановку вокруг этого художника. Может быть, было бы целесообразным привлечь его к какому-то общественному делу в частности к созданию в Москве музея русской мебели, чего он и его окружение настойчиво добиваются. Просим рассмотреть».

Я хорошо помню, как в те времена в особняке Союза писателей РСФСР на Комсомольском проспекте собрали «актив», и полковник из Пятого управления рассказывал об отдельных представителях творческой интеллигенции, которые продались Западу. Писатели были признательны полковнику и горячо призывали его к самому тесному сотрудничеству и взаимодействию. Это были правильные писатели.

Сколько же в стране было диссидентов, с которыми сражался огромный аппарат госбезопасности. Одна из записок Андропова о диссидентах рассекречена.

В 1976 году был 851 политический заключенный, из них 261 человек сидели за антисоветскую пропаганду. В стране насчитывалось 68 тысяч (!) «профилактированных», то есть тех, кого вызывали в КГБ и предупреждали, что в следующий раз их уже вызовет следователь. Предупреждено, докладывал председатель КГБ, появление 1800 антисоветских групп и организаций — через проникновение агентуры. Выходит, сам Андропов исходил из того, что в стране сотни тысяч людей готовы действовать против советской власти?

Диссидентов сажали по двум статьям Уголовного кодекса. Более жесткая статья 70-я была принята при Хрущеве и называлась «Антисоветская агитация и пропаганда». Она предполагала суровое наказание: лишение свободы на срок от 6 месяцев до 7 лет. Вдобавок можно было получить еще и ссылку на срок от 2 до 5 лет. В благоприятном случае суд мог удовлетвориться просто ссылкой.

В 1966 году, при Брежневе, ввели еще и 190-ю, более мягкую, статью — «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Наказание — лишение свободы до 3 лет, или исправительные работы до года, или штраф до ста рублей. По этой статье сажать можно было кого угодно…

Обвиняемых по 70-й и 190-й статьям чекисты отправляли на экспертизу в Институт психиатрии имени В. П. Сербского. Если врачи соглашались с представителями КГБ, то обвиняемого отправляли на принудительное лечение. Для КГБ было выгоднее объявить человека шизофреником, чем судить как врага советской власти.

Анатолий Прокопенко, бывший глава Особого архива, в интервью газете «Труд» рассказывал:

«В докладной записке в ЦК в 1967 году председатель КГБ Андропов, Генеральный прокурор Руденко и министр внутренних дел Щелоков буквально потрясли воображение членов политбюро размахом дерзких общественно опасных проявлений, совершенных, разумеется, психически больными.

В записке, на взгляд ее составителей, приведены примеры „неслыханного“ вызова советской власти: это — Крысенков, пожелавший взорвать себя с помощью самодельной бомбы на Красной площади; это — некто, проникший в мавзолей и почти расколотивший саркофаг Ильича; это — Дедюк, одержимый поисками „правды“ и совершивший акт самосожжения на площади перед зданием КГБ. Одним словом, психбольниц не хватает, а потому вскоре психиатрический ГУЛАГ расширился еще на 5 больниц.