Анатолий Манаков - Тринадцатый знак

Версия третья

А ПОД НОГАМИ СОЧНЫЙ ЛУГ РАСТЕТ

Пусть кажется жалкой твоя жизнь, но умей глядеть ей в лицо, не отстраняясь от нее и не проклиная. Она не так плоха, как ты сам. Она всего беднее, когда ты всего богаче. Придирчивый и в раю найдет, к чему придраться.

Генри Торо

Работа в Америке убедила меня в одном: самая большая в этой стране ценность - это ее люди со своим складом ума и души, у каждого неповторимым, особенным. Но она же научила находить и то общее, что сближало меня с ними.

Страстное желание ни от кого не зависеть соперничало в каждом из нас с горячим стремлением поддержи-вать связь с миром людей и вещей. Нам очень хотелось узнать, есть ли в жизни какой-нибудь смысл, да и вообще познаваема ли она в принципе. Концепции свободы в законченном виде у нас не сложилось - нам казалось это понятие настолько относительным, что обнаружить его можно было лишь интуитивно. Древние греки, скажем, свободными считали любого, кто не был рабом и тем более подчиненным. Мы же усматривали в свободе прежде всего возможность действия, избавления от неуверенности и страха. Понимали, однако, что ее можно осознавать по-разному, в том числе так, как это сделали в свое время немцы, приняв идеи национал-социализма и сильной личности, провозгласив свой народ мессией и поверив в его превосходство над другими.

В списке наших духовных ценностей свобода всегда стояла на первом месте, однако это не мешало понимать, как в наших странах миллионы людей были "свободны" от постоянной работы, достойных цивилизованного человека жилищных условий, медицинской помощи, как души их калечил страх перед насилием и преступностью. Можно, конечно, чувствовать себя свободным, имея на банковском счету солидную сумму, но подлинная свобода достигается, когда ты честен и искренен перед самим собой и в общении с другими. Именно поэтому мы признавали американского философа Генри Торо одним из самых свободных и счастливых людей, чье слово и дело не противоречили друг другу.

Идею свободы личности убедительнее всего выразил в Америке Томас Джефферсон, мечтавший о грядущей демократии с неотъемлемым правом человека на жизнь, свободу и счастье. Спустя и двести лет далеко не все американцы в состоянии реально пользоваться этим правом, но его смысл понятен каждому: счастье - это когда ты можешь сохранять свое человеческое достоинство, независимость, уважая других и себя. Уйдя из политики, Джефферсон признавался, что всю жизнь боролся со своими самыми сокровенными стремлениями и чувствами - душа тяготела к занятиям литературным и домашнему очагу, суровая же необходимость заставляла делать нечто далекое от его истинных потребностей. Только на склоне лет он стал жить тем, что ему было милее и дороже: проснувшись с восходом солнца, разводил огонь в камине, умывался холодной водой и садился за письменный стол работать, ездил на лошади, ухаживал за садом, питался умеренно, избегал азартных игр, не терпел праздности, рисовал, изобретал новую модель плуга, строил удобный, оригинальный флюгер и вообще постоянно занимался чем-то полезным для хозяйства. Среди негритянок-рабынь у него была женщина, которую он любил...

Хорошо помню, как иногда мы спрашивали себя, жи-вем ли счастливее родителей, стали ли мудрее благодаря полученному образованию, крепче ли наша воля, и не могли отделаться от сомнений, что, хотя сыты, одеты и вообще нам неведомы трудности предков, хотя денежных средств у нас намного больше и живем значительно комфортабельнее их, духовных ценностей от этого не увеличилось. Причины же усматривали в условиях современной жизни, отнимающих у нас душевный покой. Мы чувствовали и видели, что повсюду в Америке и России стремление к обожествлению материальных ценностей вытравливает у людей интерес ко всему, не сулящему удовольствия и удобства, что они слабеют волею, становятся равнодушнее к ближнему, часто молчат при виде совершающихся преступлений, хотя и не ограничивают себя мыслить свободно, ненавидеть безобидной, риторической ненавистью, что во всем, касающемся техники и управления производством, стали смекалистее, однако их внутренний мир от этого не становился богаче.

Время от времени мы задавались мыслью о божественном происхождении мира, сотни аргументов приводили в подтверждение, столько же против и все были равно убедительными. Относя идею Бога к "задачкам не для ума", делали все же различие между Иисусом веры и Иисусом - исторической личностью, между религией и церковью. Библия признавалась нами прежде всего поэтическим произведением, но даже считая христианскую доктрину одной из гипотез, мы видели себя христианами в душе, понимая под Христом общечеловеческое начало добра и справедливости. Иудейский подвижник-жертвенник, проповедник, мессия, сын божий... Писание не проясняло до конца одну какую-то версию. Мы не скрывали своего удивления и тем, что сама фигура Иисуса Христа была официально признана чудодейственной простым голосованием на собрании церковной элиты три века спустя после его предполагаемой смерти. Пилат якобы вы- резал на кресте распятия надпись "Царь иудеев", но что именно имелось в виду под этими словами? И что означало, например, "бедный плотник из Назарета"? В древнегреческом "плотник" - не только профессия обработчика дерева, но и "учитель", "наставник", самого же Назарета в библейские времена не было, появилось это селение лишь в третьем веке новой эры.

Христианское учение формировалось столетиями - этим мы склонны были и объяснять множество нестыковок в нем. Согласно священным писаниям, Всевышний сотворил Адама и Еву, у них были сыновья Авель и Каин, а убив Авеля, Каин подошел к земле Нод, женился там и вместе с ее жителями построил город. Но вот только на ком он мог жениться? А догмат о непорочном зачатии? Признав одно зачатие непорочным, все иные сделали порочными! Видимо, отчасти из-за таких нестыковок церковники всегда пытаются трактовать божественные откровения иносказательно, изречения сознательно затуманивают, дабы больше поразить воображение человеческое. Нагорную проповедь Христа трудно понять буквально, в каждой ее фразе есть эзотерический смысл. Не по этой ли причине духовенство, чтобы скрыть истину от ограниченных людей, долгое время не подпускало мирян даже к Библии?

Без всякого желания подстраиваться друг под друга, решающим все же в появлении и выживании христианства на протяжении почти двух тысячелетий мы видели прежде всего фактор психологический и нравственный. Во времена его зарождения общество жило ожиданиями мессии, жаждало спасения от коррупции и морального разложения, благодаря чему и появился Иисус Христос. Нечто подобное люди переживают и сегодня - казавшиеся совсем недавно многообещающими идеологии не оправдали себя, в сознании многих возник вакуум. К тому же вся история рода человеческого и природа самого человека, похоже, склоняют его к страданиям и вере в голую абсурдность своего бытия земного.