Анатолий Манаков - Тринадцатый знак

В любой стране, как считали мы, государственная бюрократия никогда не откажется добровольно от своих привилегий, в ее среде неизбежны беспринципность, лицемерие, зависть, карьеризм, подтверждений чему в истории мира вполне достаточно. В отличие от Америки, в Советском Союзе все это присутствовало в весьма большой степени, лишало людей стимулов трудиться продуктивно, приводило к безуспешной борьбе планового хозяйства с анархией, расходованию фантастических средств на непроизводительные цели. У обоих наших народов и сегодня существуют неоспоримые достоинства, но какая наивность приписывать своей родине общую для всех граждан мораль! Зная реальности страны, ее людей, не преувеличивая и не преуменьшая их пороки, видишь, что они отражают конкретные исторические условия и особенности природы человеческой. Как все другие народы, россиян и американцев раздирает выбор между правдой и ложью, эта дилемма довлеет и над государственными институтами, бизнесом, церковью, жизнью вообще, все больше ориентированной на достижение статуса, престижа и материальных символов успеха. Выгодно говорить правду - говорим правду, выгодно обманывать обманываем, в остальных случаях - по обстоятельствам.

Для меня и тех американцев, с кем чаще всего общался, дилемма "материализм или идеализм" имела весьма абстрактное значение. Пусть какая-то теория и дает представление о мире, но, не достигая практических целей по облегчению жизни, она бесполезна. Ни в поведении людей, ни в их мышлении не может быть оправданным существование навечно установленных понятий. Полезно все, что ведет к зрелости и усовершенствованию. А что такое зрелость? Дать ей четкое определение - значит утвердить конечную цель развития, самого по себе бесконечного.

Поэтому, появившуюся в Америке в шестидесятые годы контркультуру мы считали не психозом созерцания собственного пупа и бегством в мистику, а одной из попыток познания через интуицию, сверхчувственное восприятие, телепатию, ясновидение. Ценность же любой идеи видели прежде всего в эффективности ее позитивного, неразрушительного воздействия на человека, которая не только высказывается, но и живет в нем, проходит проверку жизнью и опытом. Такие вещи, как парапсихология, для нас были "терра инкогнита", где тоже действует своя причинно-следственная зависимость во времени и пространстве, просто на достигнутом людьми уровне знаний объяснить это пока невозможно. Иногда мы даже признавались друг другу в проведении собственных экспериментов: интенсивно переживаем желаемое, создаем в своем воображении его образ, потом выбрасываем это из головы, обнаруживая впоследствии, что наша телепатема отложилась все-таки в латентной памяти объекта внушения и дала знать о себе - не надо только огорчаться, если мы не видим сразу результатов внушения.

А с каким азартом, помнится, мы обсуждали пути достижения человеком глубокого расслабления. Миллионы людей сейчас не только в Америке и России используют свои методы снятия нагрузок, отключения на время от действительности и сосредоточения внимания. Многие следуют философии и психологии учения дзэн, занимаются психосинтезом, становятся психонавтами в космосе самоуглубления, бегом и теннисом развивают способности к целенаправленному действию, с помощью карате и кунгфу укрепляют самодисциплину. Складу характера одних больше соответствует тибетский опыт, он им кажется строже и отточеннее индуист-ских учений. Некоторые практикуют метод Фельденкрайса, физиолога и мастера дзюдо, чья система функциональной интеграции включает тридцать тысяч медленных, повторных упражнений по дисциплинированию сознания посредством телодвижений. Вырабатывая эффективность таких движений, люди стараются улучшить свою манеру держаться и двигаться, снимать чувство тревоги и эмоциональное перенапряжение. И все это с целью заставить активно работать два полушария головного мозга: левое - для управления мыш-лением, логическим суждением научного плана, правое - для регулирования чувств, воображения, интуиции, образного мышления, в том числе с помощью специальных программ музыки, танца, массажа, межличностного общения, медитации, приемов борьбы.

Чванливому бюрократу мы предпочитали чудака, способного на милое безумие, которое время от времени завладевает каждым нормальным человеком, доставляет ему радость и не приносит никому вреда. Не в этом ли и есть суть нравственности - не причинять страданий, наслаждаться, даря наслаждение другим? К женщинам, правда, мы относились со смешанным чувством, и часто самой счастливой супружеской парой нам казались муж на прогулке с чужой женой.

Одно время мы с интересом наблюдали за созданием искусственного интеллекта. Можно ли заставить компьютер думать, научить его интуиции, переживаниям, творческому вдохновению? Наверное, человек способен и на такое гениальное творение, если удастся создать машины, гибко использующие жесткие категории. Но не захлебнутся ли люди в парадоксах, ошибках, противоречиях, непостоянстве и неопределенности? Ничего страшного, накопленные на сегодня научные знания уже и так изобилуют противоречиями, но от этого не теряется способность критически мыслить. Остается только сделать, чтобы и машины были осторожными, самокритичными, а их интеллект опирался бы на сложные логические определения, иначе он не станет понимать больше его творцов.

Быть может, пытаясь создать искусственный интеллект, люди строят воздушные замки? Все зависит, по-видимому, от понимания человеком реальности, идея которой сама по себе настолько сложна, что уже напоминает воздушный замок. Почему бы тогда не позволить машинам строить свои воздушные замки, чьи кон-цепции выходят за пределы человеческого воображения? Представление людей о собственном мышлении весьма примитивное, но они в этом не очень хотят признаваться; искусственный интеллект же может изменить это мышление, подсказать новые пути для разработки понятий "думать", "чувствовать", "понимать".

Если мудрому Гете казалось, что все разумное уже давно человеком придумано, то Мефистофелю стремление людей к безжалостному покорению природы напоминало ошалевший скот, когда он мечется в безумии, не замечая, что под ногами сочный луг. И мы считали, что они оба правы.

Кто эти "мы"? Я и те американцы, с которыми мне пришлось наиболее тесно общаться, говорить, спорить. Мы не зависели друг от друга, в наших отношениях не было никакого расчета. Одни знали, что я разведчик, другие догадывались, а большинству было все это совсем безразлично. Мы оказались просто путниками, которые случайно встретились, поговорили по душам и разошлись, зная, что скорее всего никогда не увидим друг друга. Но никогда не говори "никогда", в жизни всякое случается.