Александра Ленель-Лавастин - Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Тем не менее по поводу этой истории ощущается странная неловкость — словно Чоран так никогда и не набрался смелости посмотреть правде в глаза. В частности, в его описании Фондане от 1978 г., где говорится о событиях периода оккупации, нет и намека на иудейство его друга. Напротив, Чоран упоминает о его «молдавском происхождении» [786] Cioran E. Benjamin Fondane. Exercices d’admiration. P. 154. . Та же проблема возникает при ознакомлении с предложенными им двумя различными объяснениями причин, по которым Фондане не желал прятаться. В «Упражнениях» и в письме 1980 г. Чоран утверждает, что Фондане «пребывал в убеждении, что несчастье неизбежно» и что, по всей вероятности, внутренне он «смирился с положением жертвы» вследствие того, что «трагедия его словно заворожила» [787] Ibid. P. 155. . О Фондане — интеллектуале-еврее здесь речи нет; он словно бы стерт резинкой и заменен молдаванином. Однако все происходит так, будто отторгнутый персонаж возвращался под видом Вечного Жида, под воздействием «мистического сообщника — Неизбежности». Арте Луческу Чоран, напротив, объяснял, что его друг не отдавал себе отчета, насколько велика опасность, что представляется более вероятным, был уверен, что «все обойдется», и при любом случае утверждал, что он утратил известность, что в книжных магазинах больше нет его книг.

Законно задать себе вопрос: что почувствовал Чоран, когда Фондане, абсолютно ничего не знавший о прошлом великом увлечении своего собеседника нацизмом, сказал ему следующую фразу (Чоран утверждает, что запомнил ее совершенно точно, и приводит в «Упражнениях в восхищении»): «Перечислив все жуткие пороки Гитлера, он описал мне будущий крах фашистской Германии — причем описал как очевидец, в таких подробностях, что мне показалось, будто он бредит. Но потом все так и произошло» [788] Ibid. . Чоран уточняет, что данный разговор имел место в одну из их первых встреч, т. е. в конце 1941 — начале 1942 года. А в 1943 г. Элиаде в своем португальском «Дневнике» отмечал, что Чоран предвидит разгром Германии и победу коммунизма и что одна эта перспектива «оказывается достаточной, чтобы он отрешился от всего». Но каковы же на самом деле мысли Чорана? И что за фантастическая идея пришла ему в голову — устроить в первой половине ноября 1943 г. встречу Беньямина Фондане с Мирчей Элиаде, с его тогдашними уже известными нам политическими убеждениями (см. главу VI настоящей работы). Элиаде вспоминает об этой встрече в «Отрывках из дневника II» (запись от 6 июля 1975 г.) Верно, происшедшая тогда дискуссия была весьма острой — иначе вряд ли бы она помнилась столь отчетливо тридцать лет спустя. Историк религий, в то время находившийся на дипломатической работе, вспоминает, что разговор перешел на проблему народов, которым благоприятствует или не благоприятствует история. Представим себе на минуту эту сцену: Элиаде долго разглагольствует, жалуясь на «испытания, выпавшие на долю малых наций» (таковы были занимавшие его тогда мысли, уточняет он в «Отрывках») [789] Eliade M. Fragments d’un journal II (1970—1978). P., 1981. P. 241. ; он распространяется о ни с чем не сравнимых несчастьях антонесковской Румынии, которой угрожают одновременно «азиатские орды» и англо-большевики, и называет румын «жертвами». По всей вероятности, он ни словом не упоминает о преследованиях и уничтожении, которому подверглись в это время европейские евреи. Напротив него — Фондане, пытающийся оставаться вежливым, несмотря на репутацию великого спорщика; он, как обычно, сворачивает одну сигарету за другой. По рассказу Элиаде, который и через 30 лет, видимо, не понимает намека, суть ответа Фондане состояла в том, что историческая неудача нации определяется бессилием ее элит. На исполненном эвфемизмов языке Элиаде это звучит так: «Нехватка творческого воображения у представителей культуры, о которой идет речь». Историк высказывает следующее удивительное умозаключение: «Я не слишком уверен, что он был прав» [790] Ibid. . Можно себе представить и присутствующего при этом Чорана, пунцового от неловкости, — ведь неожиданно он открыто столкнулся со всем, чего старательно избегал, со своими собственными внутренними конфликтами.

Смятение, ощущение, что он разрывается между двумя привязанностями, свидетельствующие о несоответствии несомненной человечности Чорана и тяжкого груза его идеологических убеждений, — таковы неразрешенные противоречия, которые мучают философа, отошедшего от одного мира и не примкнувшего к другому. Они проявляются в открытке от 29 октября 1944 г., адресованной Альфонсу Дюпрону. Со времени их последней встречи прошло больше трех лет — «за эти годы я столкнулся со многими неясностями, по поводу которых я не смог определиться и был вынужден их отодвинуть на дно души. Все это было бы менее мучительно, если бы я мог поделиться с человеком, искренне меня понимающим» [791] Открытка от 29.10.1944. Fonds Cioran de la Bibliothèque littéraire Jacques Doucet (correspondance non classée). .

Приближалась последняя военная зима. Она оказалась особенно холодной. Поэтому Чоран, живший в плохо отапливаемой гостинице, проводил все дни в кафе «Флора». Он приходил туда ежедневно в 8 утра, как на работу, и по счастливой случайности постоянно оказывался сидящим неподалеку от Сартра. Как удачно выразился Габриэль Личану, это походило на «такую разведывательную операцию, которые обыкновенно предшествуют судьбоносному сражению» [792] Liiceanu G. Itinéraires d’une vie: E. M. Cioran. P. 49. Рассказ Чорана о зиме, проведенной в кафе «Флора», присутствует в беседе, опубликованной в той же книге. С. 121-122. . За несколько месяцев до этого, 3 мая 1944 г., философ написал дружеское письмо Мирче Вулканеску, который переслал ему свою книгу «Румынское измерение существования» с посвящением Чорану. Последний выразил благодарность, что не помешало ему отрицательно отозваться об их общей родине. Он однозначно предпочитал Румынии славный Париж — тот самый, где, как он писал Вулканеску, он загнивал уже 7 лет [793] Письмо Э. Чорана М. Вулканеску от 3.5.1944. С. 325. . Он и своим родителям доверительно сообщал 10 августа, что не собирается возвращаться в Румынию [794] Письмо Э. Чорана родителям от 10.8.1944. С. 325. . Чоран уже от нее отошел, и правильно сделал: ведь сражение, о котором упоминалось выше, обещает быть жестоким.

Через два года Чоран принял решение — писать только по-французски, на языке, наиболее чуждом его натуре и ее неординарным проявлениям. По его собственному признанию, он влез в этот язык, как натягивают смирительную рубашку. Ему предстоят тяжелые испытания: придется не только завоевывать признание в литературном мире Франции, но и рассеивать возникающие подозрения политического характера и придумывать себе презентабельное прошлое. Тем более что часть тех румынских эмигрантов, которые за это время переселились во Францию, кажется, еще не забыли его пламенные статьи во « Vremea ». Так что он стремится предвосхитить события, посылая из недавно освобожденного Парижа (29 октября 1944 г.) Дюпрону послание следующего содержания: «Некоторые из моих соотечественников, руководствуясь не столько злобой, сколько избытком воображения, развлекаются тем, что устраивают мне сюрпризы, для меня слишком сильные». Мы не знаем, о чем, в сущности, идет речь, но это дело, кажется, весьма беспокоит бывшего приверженца Железной гвардии. Он пытается принять предупредительные меры, излагая собственную версию происшедшего. «Я Вам расскажу все не таясь, — пишет он, — без горечи и спокойно, поскольку мое философское образование приучило меня относиться ко всему со стойким скептицизмом».