Александра Ленель-Лавастин - Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Той зимой 1943—1944 года Ионеско (он скоро будет повышен по службе — получит должность главного культурного секретаря II класса) все еще тщательно составляет свой послужной список в румынской дипломатической миссии в Виши. После Освобождения он с женой и маленьким ребенком поселится в Париже в скромной квартирке на втором этаже дома, расположенного в XVI округе, на улице Клод-Террас. В нескольких сотнях километров от них Элиаде пережевывал свои переживания и, созерцая океан, также готовился к переходу в новую веру. Подводя своеобразные итоги, он записал в своем дневнике 9 января 1945 г.: «Моей патетической любви к Нине и моим легионерским исканиям в метафизическом и религиозном плане соответствуют страстные поиски Абсолюта». Укрепив свой дух этим открытием, теоретик вечного возвращения может отныне вычеркнуть из своей жизни воспоминания об «исканиях», заменив их «страстным поиском». При этом его так никогда и не посетило ощущение виновности в предательстве себя, своих «друзей» и политических убеждений.

Отель «Будущее». Да-да, это не выдумка: именно так называется гостиница, в которой Эмил Чоран заказал номер своему другу Мирче Элиаде, прибывающему в Париж поездом из Лиссабона 15 сентября 1945 г. Дальше придется нелегко. Элиаде это известно: ведь совсем недавно он выражал уверенность, что «новому англо-большевистский порядку», наставшему после Освобождения, такие, как он, не нужны. Еще 23 сентября 1942 г. он писал в дневнике, что предвидит грядущую невозможность для себя «врасти в райский хаос», который вполне может возникнуть, если вдруг, к несчастью, союзники одержат победу в войне. Все это означает, что реалии тех лет далеко не соответствуют возникшему впоследствии клише, в соответствии с которым Франция представлялась землей обетованной для всех трех румынских писателей еще со времен их интеллектуального становления. На самом деле целая пропасть лежит между этой сфабрикованной много позже легендой и постоянными сомнениями, терзавшими их вплоть до 1948 г., — возвращаться им в Румынию или нет. Сомнения усиливались мучительной для них безвестностью, не говоря уже об ужасе, охватывавшем их при мысли, что их политическое и дипломатическое прошлое может стать достоянием гласности.

С петэновской Францией Элиаде и Чоран еще могли как-то смириться. Но, возвратившись к универсализму, демократии, «масонству» (по мнению Элиаде), опять устремившись к упадку (на взгляд Чорана), — новая Франция отныне является воплощением всего, против чего они вели идеологическую борьбу в течение двух десятилетий. В отношении Ионеско дело обстоит по-иному. Хотя до 1948 г. он мечтает вернуться на дипломатическую службу, однако мысленно он постоянно обращается к Румынии, которая, как он полагает, постепенно избавляется от демонов национализма и в которой ему все еще хотелось бы «играть значимую роль» [795] Письмо Т. Вяну от 19.9.1945 // Lettres à Tudor Vianu. P. 278. . Как мы увидим впоследствии, грядущие события буквально вынудят Ионеско остаться во Франции: бухарестский суд заочно приговорит его к 10 годам тюремного заключения. Следовательно, применительно к Ионеско нельзя говорить о совершенно свободном выборе. Это относится и к Элиаде: он не может вернуться на родину, где идут чистки, потому что скомпрометирован связями с фашистами.

Как же выглядела на самом деле их встреча в послевоенном Париже? Каков был их путь от безвестности к славе? Как они его прошли, благодаря чьей поддержке, каким парадоксам, несмотря на какие трудности в отношениях с румынскими и французскими властями?

Живя во Франции, Чоран, Элиаде и Ионеско в первые послевоенные годы в определенном смысле словно бы продолжают жить в Румынии. Конечно, они общаются с парижскими интеллектуалами, посещают парижские книжные магазины и кафе; но их круг общения в значительной мере состоит из румынских эмигрантов. В то время и в самом деле на бульваре Сен-Мишель довольно часто слышится румынская речь. В то время их сближает по крайней мере одно обстоятельство: бедность. Чоран, который в феврале 1946 г. пишет своим родителям, что не знает, сколько еще времени он рассчитывает оставаться во Франции, — существует от стипендии до стипендии [796] Письмо от 15.2.1946 // Lettres... P. 15. . В 1948 г. он даже берется за какую-то техническую работу для одного издательства. Он живет в гостинице Мажори (дом 20 по улице Месье ле Прэнс) и принимает помощь от нескольких более удачливых друзей, за что его просят оживлять застольные беседы у них на приемах. Он довольно ярко описывает ситуацию в письме к Женни Актерян 2 декабря 1946 г.: «Вы меня спрашиваете, что я делаю? Понятия не имею. Думаю, что я не делаю ничего. Я живу в мансарде, питаюсь в университетской столовой, профессии у меня нет, и, естественно, я ничего и не зарабатываю» [797] Ibid. Р. 236. .

Как и Элиаде и Ионеско, Чоран часто задерживается допоздна в университетском Обществе взаимопомощи, чтобы получить стакан молока, который там выдается студентам бесплатно. Он обивает пороги различных благотворительных организаций, которые получают из США поношенную одежду и пропахшие нафталином плитки шоколада [798] Эти подробности описаны в воспоминаниях литературного критика Моники Ловинеску — в то время молодой румынской студентки, жившей в Париже, подружившейся с Чораном, Ионеску и Элиаде. Впоследствии она и ее муж философ Виржил Иерунка долгое время руководили знаменитыми литературными передачами радиостанции «Свободная Европа» на румынском языке. Эти передачи велись из парижской радиостудии, но транслировались американской радиостанцией ( Ловинеску М. На реках вавилонских. Бухарест, 1999. С. 68-69). . У Элиаде есть средства, чтобы продержаться несколько месяцев, но устроился он не лучше. Покинув отель «Будущее», он поселился сперва у некоей русской дамы, а затем в 1947 г. переехал в отель «Швеция» на улице Вано. Он существует на авансы, которые ему выплачивают издательства «Галлимар» и «Пайо», порой пишет литературные рецензии, обедает в жалких ресторанчиках, а вечером довольствуется порой одним чаем. Призрак нищеты отступает лишь к концу 1948 г. — он получает временную работу в ЮНЕСКО, а затем — американскую стипендию. Ионеско живет лучше: у него есть двухкомнатная квартира рядом с заставой Сен-Клу, где даже имеется «настоящий столовый стол», как с завистью отмечает Мирча Элиаде [799] Eliade M. Mémoire II. Р. 151. . Сам он в своих гостиницах вынужден довольствоваться расшатанными маленькими столиками и, словно ионесковский «Человек с багажом», постоянно перетаскивает свои материалы и рукописи с одного места на другое в большом дорожном сундуке. Еще 10 лет во всех его странствиях за ним будет следовать этот сундук, такой же тяжелый и неудобный, как его политическое прошлое. В июле 1957 г. в Асконе (Швейцария) Элиаде, пытаясь найти в нем текст выступления, который он должен произнести на очередной встрече Кружка Эраноса, произносит следующее: «Я так часто становился на коленях перед этим сундуком, в поисках нужных мне книг и тетрадей... Я осознаю, что превратился в кочевника, в странствующего школяра (в тексте по-английски — wandering scholar). У меня нигде нет ни квартиры, ни даже собственной комнаты. Живу по воле случая, у тех, кто меня приглашает» [800] Eliade M. Fragments d’un journal I (1945—1969). P., 1973. P. 231. . Ионеско так же беден, как и двое других, но к тому же обременен семьей, которую должен содержать. Его мечта — получить место заведующего хранением и выдачей материалов у Риполена. А пока это место недоступно, он работает на одну фирму — запечатывает ее проспекты в конверты и надписывает на них адреса. «Я уже тогда жил своим пером», — с юмором рассказывал он в «Дневнике в клочьях» [801] Ionesco E. Journal en miettes. P. 56. .