Максим Марголин - Холокост в Латвии. «Убить всех евреев!»

Тогдашнему президенту Израиля Бен-Гуриону суд над Эйхманом в Израиле был дьявольски необходим, и вовсе не только для осуществления справедливости. До сих пор не стихают споры: кем же был Адольф Эйхман — невзрачным клерком, поставленным считать несчастные еврейские души, или дьяволом, раскинувшим свои сети над всей оккупированной нацистами Европой в поисках своих жертв, винтиком в машине холокоста или одним из ее главных приводных ремней?

Когда в нарушение всех писаных законов Эйхман был захвачен и выкраден с территории государства, с которым Израиль поддерживал дипломатические отношения, и о поимке Эйхмана официально сообщил президент Бен-Гурион, вспыхнул скандал. В конце концов израильтяне принесли извинения аргентинцам и дело замяли. Было объявлено о том, что состоится гласный суд. Тогда главы многих стран обратились к руководству Израиля с предложением провести над Эйхманом суд международный, по образцу Нюрнбергского трибунала, полагая, что это придаст делу гораздо больший резонанс. Эти предложения были безоговорочно отвергнуты. Суд был нужен Израилю и его руководству.

И ничего, что Эйхмана собирались судить в стране, которой на момент совершения им преступлений не существовало на политической карте мира, и по закону, специально несколькими месяцами ранее принятому под его фигуру, эти нюансы Бен-Гуриона не заботили. Суд был нужен для упрочения положения Израиля, для роста его международного авторитета, для дополнительного утверждения страны в роли главного и официального наследника холокоста.

Заметьте, читатель, я ни в коей мере, ни на микрон не собираюсь оправдывать Эйхмана, я здесь говорю о другом, о мотивах, мотивах (!) обвиняющей стороны. О некоторых технических деталях процесса, которые парадоксальным образом роднят жаркий весенний Иерусалим и стылую зимнюю Ригу. Еккельна обвиняли в кастрации бауских евреев, которой посвящена целая глава этой книги. Его обвиняли в летних погромах 1941 года, а он просто физически в это время был на Украине.

Свидетели в Иерусалиме, задыхаясь и плача, рассказывали, как их и их родных убивали — пулями, вилами, забивали до смерти, морили голодом, как шли на смерть восставшие евреи в Варшавском гетто.

(Кстати, не могу здесь не заметить, что внешнюю охрану гетто в том числе несли латышские полицейские батальоны № 22 и 272, личный состав которых с охоткой занимался как мародерством, так и спекуляциями с охраняемыми евреями. Четверых борцов за Латвию немцы даже расстреляли за безудержные грабежи. Кстати, первыми на территорию восставшего гетто вошли вместе с эсэсовцами и латышские каратели. Легкой прогулки не получилось. Евреи вопреки ожиданиям не пошли покорно на убой, а врезали из наворованного и выменянного огнестрельного оружия так, что теряя убитых и бросая раненых, бравым латышским полицаям пришлось срочно выметаться за стену гетто.)

Но во всем этом не было прямой вины Эйхмана. Он тщетно говорил со своей скамьи подсудимых, что он лично не убил ни одного человека и, даже однажды оказавшись по воле случая «на акции», смог пробыть там всего несколько минут, пока его не вывернуло в кустах наизнанку.

Я еще раз хочу подчеркнуть здесь, чтобы у читателя не сложилось совершенно ошибочного впечатления, что я хоть на гран пытаюсь оправдать Эйхмана или Еккельна.

Вовсе нет! Я только хочу показать некие общие черты процессов против гитлеровских преступников, свидетельствующие о том, что эти суды использовались в том числе и в целях, далеких от правосудия. Я полагаю, что ни одно из государств-участников антигитлеровской коалиции не пыталось тщательно и неотвратимо разыскивать и карать нацистских преступников. Это происходило по разным причинам. Целенаправленный и беспощадный поиск карателей — пособников гитлеровцев в СССР (из-за их громадного числа — латышские, литовские, эстонские, украинские, белорусские полицейские батальоны, всевозможные легионы СС, шуцманы, кавказцы, казаки и так далее, и тому подобное) мог бы привести к вопросу; а чего это вдруг сопротивление советской власти приняло, да, такие невероятно чудовищные, зверские и массовые формы? Потому и не было, как я полагаю, жесткой политической установки на безусловный отлов всех палачей. Кто-то, конечно, попадался, так, по случаю, узнанный чудом выжившей жертвой через десятки лет или по всплывшим материалам из пожелтевшего послевоенного розыскного дела.

Аденауэровской Германии это и вовсе было ни к чему. Каждый десятый немец был членом НСДАП. Весь административный аппарат Германии был национал-социалистическим. Так с кем же престарелому канцлеру предстояло совершить экономическое чудо? Прошла под контролем американцев формальная процедура денацификации, ну и хорошо! Стоит забыть о прошлом и сосредоточиться на будущем — у страны столько задач и проблем. Немцы хотят хорошо жить, и задача правительства — обеспечить бундесбюргерам условия для хорошей жизни.

И не надо забывать, что вскоре началась холодная война и в ней многие бывшие нацистские преступники, знатоки русской жизни, борцы с большевизмом и признанные мастера противопартизанской войны нашли новую работу под сенью разведслужб западного мира. Каратели, убийцы женщин и детей получали виды на жительства и вожделенные паспорта Канады, Австралии, Аргентины, Бразилии и прочих Новых Зеландий, как беженцы от тоталитарной оккупации своих маленьких балтийских родин, стонущих под игом коммунизма.

Интересной сложилась судьба и финал ее одного из героев этой книги, капитана Герберта Цукурса. Он благополучно избежал русской пули и вместе с семейством и кое-каким накопленным тяжкими трудами на ниве борьбы с большевизмом и еврейством барахлишком через Германию в 1945 году оказался в Париже. Сохранилась даже фотография того времени — он, крепкий, в расцвете лет, в хорошем костюме, рядом жена в легком цветастом платьице, а вокруг — веселый послевоенный Париж! Цукурс был изрядным франкофилом. Сохранились свидетельства чудом выживших в подвалах рижской префектуры евреев, что он специально спускался туда, в забитый истерзанными евреями страшный подвал, и искал там знающих французский людей, чтоб попрактиковаться в разговорной речи. Перед тем, как их отправляли на расстрел!

Из Франции Герберт Цукурс с семьей перебрался в Бразилию и осел там в городе Сан-Паулу. Он обзавелся гидросамолетом и причалом для него и нескольких лодок, чтобы катать по воздуху и воде туристов. Жил тихо, но не скрываясь. С годами стало портиться зрение, Цукурс носил толстые очки, но, невзирая на это, продолжал летать. Прошли какие-то статейки о нем в местной прессе, где-то он попался на глаза каким-то евреям, в общем, его вычислили. И в конце пятидесятых годов советская Фемида потребовала у бразильского правительства его выдачи. Компетентные органы передали бразильцам толстое досье на скромного владельца гидросамолета. Чего в нем только не было! Цукурса обвиняли во всем — и в том, что он совершал, с приложением заверенных свидетельских показаний, и в том, к чему он не имел никакого отношения. Например, утверждалось, что он принимал участие в кастрации несчастных бауских евреев. Вероятно, советские следователи из КГБ полагали, что каши маслом не испортишь. Цукурс решил защищаться. А что, собственно, ему оставалось делать? Он аргументированно доказал бразильской прокуратуре, что в июле 1941 года он ни в какой Бауске физически не был, что являлся всего лишь ответственным за транспорт в команде полиции, был завгаром, и только, предъявил письменные показания и аффидевиты некоторых латышских эмигрантов, которые подтверждали, что он не имел никакого отношения к зверскому истреблению евреев на территории Латвии, и бразильцы оставили его в покое. Кроме того, у него уже там, в Сан-Паулу, родился сын (правда, некоторые исследователи утверждали, что за сына Цукурс сумел выдать своего внука), а это давало дополнительные гарантии его невыдачи согласно местному гражданскому закону, как отца юного бразильского гражданина. Воодушевленный Цукурс даже собрал пресс-конференцию и публично опротестовал все обвинения. Лучше бы он этого не делал.