Андрей Буровский - Крах империи (Курс неизвестной истории)

Только после 1937 года Сталин начал вытеснять «инородцев»

с командных высот власти, тайком выгонять с постов евреев, немцев и поляков, заменяя их этническими русскими. Тогда то и начались этнические чистки, а после реабилитации русских армию старались делать как можно более русской по составу.

В послевоенное время сделать карьеру в госбезопасности или в армии мог в основном этнический русский — по крайней мере, им отдавалось откровенное предпочтение во всех элитных родах войск. Со смертью Сталина тут ничего не изменилось, и, скажем, в Западной группе войск, стоявшей в Германии, было очень мало нерусских. А ведь это 300 тысяч людей, и притом самые боеспособные части в СССР.

А ведь военнослужащие не делали ничего, кроме удержания уже завоеванной империи и подготовки к ее расширению.

РАБОТА НА ВОЙНУ

Как правило, русскими были специалисты, готовившие секретное оружие или трудившиеся на бесчисленных производствах военно- промышленного комплекса (ВПК). Чем выше была степень допуска или уровень секретности, тем больше русских было в конструкторских бюро, на производстве или в закрытом городке. От них требовалась чистая биография — а ведь брак с иностранцем, примесь нерусской крови или пребывание в оккупации отцов и дедов репутацию загрязняли. Лучшей рекомендацией для карьеры в ВПК было чисто русское происхождение.

Иногда говорят, что, мол, в производстве оружия и в работе ВПК были задействованы самые светлые умы СССР. Это, мягко говоря, преувеличение. Но даже если в этом преувеличении и была бы какая то доля истины — простите, на что тратили свои светлые мозги все эти люди? Какой прок для развития России, и в том числе Великороссии, был от всех их разработок?

РАБОТА НА ИМПЕРСКУЮ ИНДУСТРИЮ

Н. М. Карамзин как то сказал, что в России есть только две, но зато очень большие напасти: дураки и плохие дороги. Другой неглупый человек сказал, что в СССР есть напасти пострашнее, но их тоже две: гигантомания и шпиономания.

Гигантомания выражалась в стремлении создавать огромные предприятия и топливно–энергетические комплексы, с тысячами и десятками тысяч работающих. Такие сверхгигантские предприятия очень часто оказывались градообразующими, и если заваливалось производство, то получалось — целый город оказывался никому не нужным.

Так и произошло с городом Сосновоборском — близ Красноярска.

Построили его для обеспечения рабочей силой завода тяжелых прицепов. Завод этот был очень полезен и нужен, пока тяжелые грузовики во всем СССР и во всех «странах народной демократии» были одни — КАМАЗы. Промышленность нуждалась в огромных грузовиках, грузовики нуждались в прицепах, завод прицепов обеспечивал все потребности рынка. А о том, что ситуация может и измениться, вряд ли кто–то вообще задумывался.

В 1991 году КАМАЗы перестали покупать в «странах народной демократии» и в «странах социалистической ориентации».

Прицепы мгновенно сделались никому не нужны. Нищий городишко Сосновоборск медленно умирает.

Для работы на такого рода индустриальных гигантах людей набирали по вербовке. Иногда (особенно в 1970–1980–е годы) людей агитировали в «трудоизбыточных республиках» — например, в Азербайджане. Но чаще всего русское население выезжало из России для освоения индустриальных мощностей Таджикистана, Узбекистана, Молдавии и так далее. Во многих республиках русские составляли в основном городское население. В Узбекистане в 1978 году городское население составляло 38%, то следует иметь в виду — русского сельского населения в республике почти что не было. А доля русских в рядах городского населения составляла порядка 70%. В том числе в Ташкенте из 2 миллионов жителей 1 млн. 200 тыс. были русские.

Поднимая крик о «русском засилье», местные националисты в начале 1990–х годов довольно ловко обходили эдакую «стыдную» подробность: а почему, собственно, для индустриального развития Казахстана потребовалось так много русских? Сейчас эта «тайна» открыта уже потому, что слишком многие русские выехали из республики, и некоторые города сразу же превратились в города–призраки. В городах Тывы взорвалось несколько котлов — орать о негодяях–русских, которые обижают туземцев, оказалось куда легче, чем заниматься скучной инженерной работой. Кстати, о завершении модернизации в «трудоизбыточных республиках» свидетельствует сама возможность вербовать азербайджанцев и молдаван туда, где до сих пор вербовали только русских. По–видимому, уровень подготовки рабочей силы в южных республиках к 1980–м годам сравнялся с уровнем России.

Даже в республиках Прибалтики трудно было найти нужное число квалифицированных работников. То есть найти–то было можно, но ведь если загнать местных на гигантские производства, они перестали бы выполнять не менее важную функцию — про изводить товары народного потребления, практически не производившиеся в самой России, те же туфли или кожаные портфели. Кроме того, власть хотела иметь в республиках (в том числе и в прибалтийских) свою верную агентуру — тот люмпенизированный, потерявший корни русскоязычный слой, на который она всегда могла опереться.

Работники индустриальных гигантов — тоже строители империи, хотя и своеобразные. Отрицать их квалификацию и знания — нелепо. Но много ли толку в самой России от их самых привлекательных качеств?

РАБОТА В ИМПЕРСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ

«Коренизация» «коренизацией», но должен же кто–то вести повседневную, скучную работу? На уровне хотя бы правильного оформления бумаг? Во всех республиках существовал очень большой процент русских сотрудников советских и партийных органов, тем более — органов МВД и госбезопасности.

В 1988 году демократы бросили лозунг о «восемнадцатимиллионном аппарате». Очень быстро аппарат чудовищно разросся — уже под чутким руководством самих демократов — и сделался хорошо если не тридцатишестимиллионным, но это уже потом… Это уже был, надо полагать, уже «свой» и «правильный» аппарат.

Если же говорить об аппарате имперском, аппарате управления Советским Союзом, то был он огромен и в целом довольно эффективен. По крайней мере, для решения задач, стоявших перед Советским Союзом, этот аппарат вполне годился. Это часто вызывало у самих русских веру в свое господство; в то, что они по–прежнему являются имперским народом. Но «… если русский народ действительно господствует над другими народами, то только потому, что это выгодно советскому режиму. Последний, унаследовав колониальную форму и присущие ей формы осуществления власти, сохранил их и продолжает использовать — но не в качестве цели самой по себе, как в настоящей колониальной империи, а лишь как средство для поддержания местного владычества советского режима» [88, с. 71].