Джон Киган - Первая мировая война

И все-таки даже после ультимативных действий Германии еще оставалась надежда на сохранение мира. Франко-русская конвенция 1892 года предусматривала совместное выступление Франции и России против Германии только в случае нападения немцев (своими силами или в союзе с другой страной) на одну из этих держав. Перевод немецкой армии на военное положение обусловливал лишь мобилизацию французской и русской армий. Даже объявление немцами войны Франции или России (если только за ним не следовало военных действий со стороны немцев) не влекло за собой (согласно конвенции) обязательного совместного выступления этих стран против Германии. Однако вероятность того, что Германия, объявив войну, не приступит к военным действиям, существовала скорее только теоретически. Маловероятно было и то, что Россия уступит Германии, приняв ультиматум, который в 12 часов ночи был предъявлен русскому правительству.

Создавшееся положение не могло не вызвать беспокойства во Франции. 31 июля начальник французского Генерального штаба Жоффр предложил Мессими немедленно объявить полную мобилизацию армии. Жоффр опасался, что немцы опередят французов в сосредоточении и развертывании войск на границе, а немецкие резервисты окажутся на призывных пунктах в то время, как во Франции военнообязанные резерва все еще будут находиться у себя дома. Вот выдержка из записки Жоффра военному министру:

«Правительство должно ясно понять, что начиная с сего числа каждый день промедления с объявлением полной мобилизации может обернуться потерей от 15 до 25 км территории государства. Другими словами, наша первостепенная задача — опередить неприятеля в сосредоточении и развертывании войск».

Французское правительство рассмотрело предложение начальника Генерального штаба 1 августа. К тому времени уже стало известно о том, что Россия не ответила на ультиматум Германии. Ожидая, что в тот же день немцы объявят о переводе армии на военное положение, французы из политических соображений решили начать мобилизацию своей армии только 2 августа, чтобы эта мобилизация не предшествовала германской, а явилась ответом на таковую.

Французы не ошиблись: 1 августа днем немцы объявили полную мобилизацию армии, а в 7 часов вечера того же дня немецкий посол в Петербурге Пурталес вручил министру иностранных дел России Сазонову ноту с объявлением войны. Вручение ноты происходило в драматической обстановке: взаимные обвинения и ссылки на провокационные действия других стран чередовались с сожалениями о предпринимаемых действиях и заверениями о личной симпатии, Из кабинета Сазонова Пурталес вышел «дрожащей походкой».

Однако и после объявления Германией войны России некоторая надежда на сохранение мира все еще оставалась. Русский царь, исходя из телеграммы Вильгельма II, в которой кайзер просил не нарушать границу с Германией, полагал, что война может и не начаться. В то же время Вильгельм II, возлагая надежду на нейтральную позицию Англии в случае ненападения немцев на Францию, приказал Мольтке отказаться от плана Шлиффена и направить войска не на запад, а на восток. Обескураженный Мольтке пояснил кайзеру, что на разработку нового плана войны уйдет не менее года. Кайзер ограничился тем, что запретил нарушать нейтралитет Люксембурга.

Между тем французы пытались выяснить окончательную позицию Англии в сложившейся ситуации. Не связанная официальными военными обязательствами ни с одним государством, Англия не раскрывала своих настоящих намерений даже Франции, своему партнеру по Тройственному союзу. Впрочем, эти намерения были не ясны до конца и самим англичанам. Когда 1 августа французский посол в Лондоне Поль Камбон запросил министерство иностранных дел Англии, поддержат ли англичане французов в войне с немцами, а если поддержат, то когда и какими силами, Грей ответил ему, что этот вопрос будет рассмотрен кабинетом министров. Заседание кабинета министров состоялось 2 августа. Министры сочли возможным объявить войну Германии, если немцы нарушат нейтралитет Бельгии, определенный трактатом 1839 года и гарантированный рядом держав, в том числе и Пруссией. Кроме того, министры решили прикрыть французское побережье Ла-Манша силами Королевского флота. На большее они не пошли.

Однако уже на следующий день положение изменилось. 2 августа в 7 часов вечера немецкий посол в Брюсселе вручил министру иностранных дел Бельгии ноту, в которой указывалось на то, что германское правительство имеет достоверные сведения о намерении французских войск выступить против Германии через бельгийскую территорию. Далее немцы, ссылаясь на слабость бельгийской армии, не способной без посторонней помощи отразить наступление крупных французских сил, заявляли о вынужденной необходимости нарушить нейтралитет Бельгии. Нота заканчивалась угрозой применить силу, если бельгийские войска окажут сопротивление. На ответ бельгийскому правительству давалось 24 часа. Утром 3 августа Бельгия отвергла ультимативное требование немцев о пропуске войск.

В тот же день вечером немецкий посол в Париже передал французскому правительству ноту с объявлением войны. Немцы мотивировали свои действия тем, что французские войска в нескольких местах нарушили границу с Германией, а французские самолеты летали над немецкими городами Карлсруэ и Нюрнбергом. Заметим, что эти обвинения были надуманны.

Утром 4 августа немецкие войска без объявления войны начали вторжение в Бельгию. Получив сведения о нарушении немцами бельгийского нейтралитета, англичане 4 августа предъявили Германии ультиматум, потребовав очистить бельгийскую территорию, предварительно сообщив о своем решении Англии к 24 часам. Германия отказалась ответить на ультиматум, и тогда англичане объявили немцам войну.

Наконец 6 августа в 18 часов Австро-Венгрия объявила войну России, а еще через несколько дней оказалась в состоянии войны с Францией, объявившей ей войну 10 августа, и с Англией, объявившей ей войну двумя днями позже. Из членов Тройственного союза не вступила в войну лишь Италия. Исходя из оборонительного характера договора, она предпочла заявить о нейтралитете, о сербах забыли. Война на территорию Сербии пришла только через четырнадцать месяцев.

Первые дни августа в Берлине и Вене, Париже, Петербурге и Лондоне ознаменовались патриотическими манифестациями и шествиями. На улицах люди уже с утра собирались группами. Пение гимна, крики во славу отечества, развевающиеся флаги на некоторое время стали обычным явлением. Вот как описывает представшую перед ним картину на Дворцовой площади в Петербурге Морис Палеолог, французский посол в России: