Андрей Ястребов - Боже, спаси русских!

Наши российские ягодки знают, что хотят. Денег! Сейчас! Много! Не важно, что будет потом. Деньги – это: «Я уже победила. Я взяла, что хотела. Будь то слюни романтические, драматические переживания или секс. Пусть мужики сами с готовностью отдают все самое важное. Сами. По доброй воле. А что они не отдают, я возьму сама».

Выслушав такое, можно конечно, пуститься в педагогическое пустословие, обвинить российскую ягодку в эгоизме, зацикленности на себе, в отсутствии угрызений совести. Можно даже обозвать ее общественным животным, подчиненным только инстинкту обогащения. Можно еще много всяческих слов понапридумывать. Полноте. Пусты эти слова, когда над нашим миром из всех динамиков с утра до утра гремит главная песня о главном: «Ты кузнец своего чего-нибудь, доверяй интуиции, иди в поисках очередного лакомого кусочка, легкой жертвы, доверчивой и наивной, любой. Твоя цель – удовлетворять. Себя. И если ценой чьей-то гордости, самолюбия или даже жизни – пусть так. Ты возвысишься над грешным миром и станешь недосягаема для ничтожных хлопот, для мелких чужих радостей и горестей. Твои намерения всегда честны. Для тебя».

Ягодка, это твоя сольная песня. Дальше партия бэк-вокалисток: «Мимо твоего окна пронесли покойника. Все бы было ничего, если б не восьмой этаж».

А теперь просьба всем встать. Звучит наш гимн. Содержание, не как у всех гимнов, не как у всех стран. Тема: «Деньги, вечные деньги!» Музыкальный жанр: коммерческая опера о деньгах.

Наш современник, французский писатель и путешественник Доминик Фернандез, издавший «Словарь влюбленного в Россию», относится к числу тех иноземцев, которые буквально околдованы русской душой и просторами. «Россия граничит лишь с Богом», – говорил Рильке. Не споря с этим утверждением, Фернандез считает, что духовная составляющая в нашей стране «все же выходит за рамки религии. Бесконечные леса, ледяная тундра, озера величиной с моря, великие реки, пронизанные светом белые ночи – все это говорит о присутствии чего-то невидимого, незаметного на первый взгляд. Какую тайну скрывает в себе эта могучая природа?» – задается он вопросом. Тайна эта, на взгляд восторженного писателя, имеет божественное происхождение.

Европа разочаровывает глаз, привыкший к российским просторам: «Когда я возвращаюсь из России в Европу, все мне кажется маленьким, физически маленьким: четкие пейзажи, аккуратные холмы, короткие расстояния и ограниченные горизонты», – пишет Доминик Фернандез.

Его соотечественник из позапрошлого века, маркиз де Кюстин, относился к русским без восторга и не упускал возможности побольнее их уколоть: «Фанфароны от природы, они хвастают не только обществом, но и природой своей страны». Несмотря на скепсис, маркиз сам оказался под мистическим воздействием природы России: «Ландшафты отмечены возвышенной печалью и по глубине впечатления ничем не уступают самым знаменитым пейзажам на свете с их роскошью и разнообразием. Здесь – не парадное, искусственное произведение, какая-нибудь приятная выдумка, здесь – глубины безлюдья, безлюдья грозного и прекрасного, как смерть. Вся Россия, от края до края своих равнин, от одного морского побережья до другого, внимает всемогущему Божьему гласу, который обращается к человеку, возгордившемуся ничтожным великолепием жалких своих городов, и говорит ему: тщетны твои труды, тебе не превзойти меня! Таков уж результат нашей тяги к бессмертию: более всего занимает жителя земли то, что рассказывает ему о чем-то ином, нежели земля».

Отечественные авторы тоже не прочь порефлексировать на тему русских широт. «В Европе есть только одна страна, где можно понять по-настоящему, что такое пространство, – это Россия» – уверяет Гайто Газданов. «Первый факт русской истории – это русская равнина и ее безудержный разлив, отсюда непереводимость самого слова "простор", окрашенного чувством, мало понятным иностранцу...» – пишет русский литературный критик и искусствовед Владимир Вейдле.

Широко известно высказывание Петра Чаадаева: «Мы лишь геологический продукт обширных пространств». А Николай Бердяев так назвал одну из своих статей: «О власти пространств над русской душой». Прав был философ. Власть эта поистине завораживает. Возьмись любой писатель изображать Русь – первые слова, которые придут на ум, будут «даль» и «ширь». Художники могут описывать самые застенчивые и скромные уголки русской природы, но как только задумают создать образ нашей страны – сразу явятся бескрайние просторы полей («Рожь» Шишкина») или же «разливы рек, подобные морям» («Над вечным покоем» Левитана).

Необозримое и непостижимое пространство становится своего рода вызовом русскому человеку, маня его в путь-дорогу. «Широк русский человек, широк как русская земля, как русские поля», – восхищается Бердяев, а потом усиливает мысль: «В русском человеке нет узости европейского человека, концентрирующего свою энергию на небольшом пространстве души, нет этой расчетливости, экономии пространства и времени, интенсивности культуры. Власть шири над русской душой порождает целый ряд русских качеств и русских недостатков». О недостатках даже как-то не хочется говорить, они кажутся мелкими и незначительными, когда речь идет о величии русских просторов.

Русский оседлый народ любит дорогу – вот сколько, к примеру, песен про ямщиков? Сотни и сотни! А уж песни самих ямщиков и вовсе становятся символом русской неизбывной кручины, согласно Блоку, они звенят «тоской острожной», но благодаря этим песням «дорога зимняя легка». Да что там ямщики. Вот и Пушкин «Еду, еду в чистом поле...» И Лермонтов: «Проселочным путем люблю скакать в телеге...» А уж Гоголь – автор вдохновенного гимна дороге: «Какое странное и манящее, и несущее, и чудесное в слове "дорога", и как чудна она сама, эта дорога!»

Да только дорога бывает разной – в зависимости от путника. У разбойника, паломника, бродяги, нищего, колодника или изгнанника – разные дороги, хотя из них вместе и складывается Великая Русская Дорога – не меньший по масштабу символ, чем Великая Китайская стена.

РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК ГОВОРИТ: «ДАЙТЕ МНЕ ДОРОГУ, Я НАЙДУ, О ЧЕМ ПОСТРАДАТЬ»

Вообще, во всех странах люди живут не так, как у людей принято. В других странах как-то тоже все не по-человечески. Вот, к примеру, как Билл Драммонд и Марк Мэннинг рассказывают о жизни какого-то там северного народа: там, в той стране дороги, заметает на десять месяцев, не уйти, не убежать, только «олени бродят повсюду. Лапландцы живут в своих вигвамах и нажираются до бесчувствия, пока их олени бродят по городу, застревают в лифтах в отелях, выпадают из окон на втором этаже, заходят в классы, где идут уроки».