Альберт Аспидов - Петербургские арабески

На длинных стенах галереи получили свои места написанные Доу поясные портреты генералов — около 350 картин. Николай I посчитал собрание портретов неполным. Он заказал Доу портреты, уже во весь рост, фельдмаршалов М.И. Кутузова, М.Б. Барклая-де-Толли, а также герцога Веллингтона и цесаревича Константина Павловича. Напротив главного входа должен был быть портрет Александра I, изображающий «вождя царей и вождей» на его любимом коне Марсе, на котором он въехал в Париж. Картина должна стать главнейшей в этом собрании портретов. Художник не смог закончить к декабрю новый большой заказ. Временно на этом почетном месте было поставлено другое полотно, изображающее царя в кавалергардском мундире. Журнал «Отечественные записки» так описывал день открытия портретной галереи в Зимнем дворце (скоро ее будут именовать «Военной» — по предшествовавшему ей залу):

«25 декабря, в день Рождества Христова и избавления России в 1812 году от нашествия галлов с двадесятью языками, галлерея сия освящена была в присутствии Императорской Фамилии и всех Генералов, офицеров и солдат, имеющих медали 1812 года за взятие Парижа. Кавалеры сии пешей гвардии собраны были в Георгиевском зале, а Конная гвардия — в Белой. Прежде всего воспеты были в обеих залах благодарственные молебствования, после того Их Императорские, по выслушивании божественной литургии в придворной церкви, изволили войти в галерею со всем Двором и остановились перед портретом Александра I. Тут была совершена панихида по Великом основателе оной и всех воинах, положивших живот свой в годину святой брани. По принесении молитв о благоденствии и многолетии благополучно царствующего Императора, оная галерея была окроплена святой водою». Затем Николай I занялся знаменами гвардейских полков. Он указал место для их нового хранения: «Они были поставлены в обоих углах у главного входа, под надписями достопамятных мест — Бородина, Тарутина, Клястиц, Красного, на коих некогда развевались они со славою. По совершении сей последней церемонии все нижние чины, здесь собранные, допущены были в Галлерею, где они прошли перед изображением незабвенного Александра и генералов, водивших их неоднократно на поля чести и побед…»

Такие памятные встречи ветеранов Отечественной войны в присутствии монарха, с совершением литии, стали затем повторяться ежегодно 25 декабря. На эти литии приглашались только те, кто имел медаль 1812 года или медаль за взятие Парижа.

Посещали галерею и в другое время. Писатель А.И. Михайловский-Данилевский вспоминал: «…всегда и в час тихого вечера, когда вечерний сумрак покрывает галерею тенью, и в час светлого утра, когда ничто не нарушает здесь тишины, вступая в Военную галерею, чувствуете, что ваше русское сердце бьется сильнее, и никогда нельзя привыкнуть к силе производимого ею впечатления и хладнокровно пройти через Военную галерею. Невольно останавливаешься здесь… и тысячи воспоминаний теснятся в душе зрителя».

Такие впечатления остались и в памяти нашего знаменитого Пушкина от палаты в чертогах царя, украшенной лицами, полными отваги:

Если олицетворение допетровской России видели в московском Кремле — его стены, башни, храмы напоминали о трудном времени объединения русских земель вокруг Москвы, — то символом новой России стал Зимний дворец в Петербурге. Его построили на берегу Невы при императрице Елизавете Петровне. Затем он был свидетелем славных победоносных событий, приведших к расширению Российской империи, ставшей главенствующей державой в Европе при Екатерине II и Александре I.

Этот дворец был величественен, красив и огромен. Он был весьма заселен, представлял собой как бы город в городе: в нем жило около пяти тысяч человек. И вот внезапно от этого символа, охраняемого многочисленными полками, после нескольких часов грандиозного пожара остались одни обгоревшие стены… Позже пытались выяснить, почему произошло это потрясшее всех событие.

В 8-м часу вечера 17 декабря 1837 года рядовой Кареев, стоявший на часах в Фельдмаршальском зале дворца (что рядом с главной, Иорданской лестницей), вдруг увидел искры, вылетавшие над балконом из скрытой в стене трубы. Труба эта, как оказалось впоследствии, была «лабораторной», так как начиналась от печи при аптечной лаборатории в подвале здания. Солдат дернул за шнурки, проведенные к колокольчикам в казармах пожарной части. Пожарные со всем своим инструментом и во главе со своим начальником капитаном Щепетовым мгновенно появились на месте происшествия. Был обнаружен также дым, шедший из щели в той же трубе в соседней с залом комнате.

Поднявшись со своей командой на чердак, а затем и на крышу дворца, Щепетов увидел искры, вылетавшие из оголовка высокой кирпичной трубы к черному ночному небу. Капитан приказал залить воду в искрящееся отверстие трубы. В лабораторном же подвале бравые пожарные обнаружили трех спящих «лабораторных мужиков» — Михаилу Киселева, Василия Федорова и Игнатия Радионова. Мужики спали там же, где и работали, приютившись на полу (такова была реальность «блистательного Петербурга»). Для сбережения тепла в протопленном помещении они заткнули отверстие в трубе, над очагом, рогожей. Тлеющие и горящие остатки рогожи вместе с раскаленной сажей пожарные извлекли из отверстия. То, что осталось от виновницы происшедшей тревоги, залили водой. Наступило успокоение. Вызванный к месту происшествия министр императорского двора князь Волконский, возвращаясь в свои покои, распорядился арестовать лабораторных мужиков.

Однако вскоре в Фельдмаршальском зале из-за плинтусов в полу вновь появился дым. Появился он и на чердаке. Дело принимало более серьезный оборот. Решено было известить об этом государя…

А дело было в том, что у Фельдмаршальского и соседнего с ним Петровского (с нишей для трона) залов стены и ниша были деревянными. Таковыми их сделал четыре года назад архитектор О. Монферран, создавший тогда новые двухсветные парадные залы на месте бывших здесь ранее помещений второго и третьего этажей. Между высокими декоративными деревянными стенами и капитальными кирпичными была оставлена пустота, в которую тоже поступали искры из плохо заделанного отверстия в лабораторной трубе. Этого было достаточно, чтобы поджечь высушенные в горячем пространстве доски. Когда обрушили фальшивую дверь в стене, то за ней обнаружили огонь, и повалил дым, заполнивший собой весь зал…

В этот вечер Большой театр был полон. Давали «Сильфиду». Блистательная Мария Тальони очаровывала зрителей. Был здесь и государь Николай Павлович вместе с императрицей и некоторыми особами из своего семейства. Появившийся около девяти часов адъютант о чем-то прошептал императору, и тот немедля покинул свою ложу, никому ничего не сказав. Но это не осталось незамеченным, и вскоре партер начал пустеть.