Альберт Аспидов - Петербургские арабески

К императору в это время могли войти только те, кто принадлежал к его семье. Не была допущена и Варенька Нелидова. До конца все должно оставаться на своем положенном месте. Жене своей Николай сказал: «Я не должен больше ее видеть, ты ей скажешь, что я прошу ее меня простить, что я за нее молился и прошу ее молиться за меня».

К 12 часам полудня все было кончено… После того как императорская фамилия удалилась в свои покои, в «смертную комнату» тотчас смогла войти Нелидова. Вместе с ней были другая фрейлина императрицы, баронесса М. Фредерике и флигель-адъютант Альбединский. Баронесса вспоминала, что «минута была ужасающая…».

Затем прощались уже и другие. Император лежал поперек комнаты на очень простой железной кровати. Голова покоилась на зеленой кожаной подушке, а вместо одеяла на нем лежала солдатская шинель. Казалось, что смерть настигла его среди лишений военного лагеря, а не в роскоши пышного дворца. Все, что окружало его, дышало самой строгой простотой, начиная от обстановки и кончая дырявыми туфлями у подножия кровати. Стены оклеены простыми бумажными обоями, несколько картин. Небольшой диван и письменный рабочий стол. Истертый коленями молитвенный коврик под иконами…

На этом легенда, связанная с небольшой комнаткой в большом зале, о Рыцаре (своего рода Дон Кихоте самодержавия) и Прекрасной Даме, собственно, заканчивается. Но рассказ наш можно еще несколько продолжить.

По своему завещанию Николай I оставил В.А. Нелидовой значительный капитал. Очевидно, на приданое. Варвара Аркадьевна отказалась принять завещанное: ее любовь была бескорыстна. Все передала солдатам, пострадавшим в войне. После кончины Николая Павловича Варвара Аркадьевна тотчас же хотела удалиться из дворца. Новый император, Александр II, по соглашению со своей матерью, лично просил ее не оставлять дворца. Нелидова осталась при своей прежней службе. Только уже больше не дежурила в установленное время, а приходила читать Александре Федоровне и беседовать с ней о минувшем.

Она скончалась 18 октября 1897 года уже во время царствования Николая II.

О событиях, связанных со штурмом Зимнего дворца в октябрьскую ночь 1917 года, много писали, рассказывали. Особенно впечатляли эпизоды штурма, изображенные в художественных кинокартинах. У многих в памяти остались кадры фильма: карабкающиеся по узорчатой решетке главных дворцовых ворот вооруженные люди. Затем ворота медленно раскрываются, и ликующая масса по мраморной лестнице вливается в залы… Победа! Джон Рид описывает в своей известной книге, как сразу после захвата дворца был пресечен грабеж дворцового имущества: установлены были караулы и из дворца выпроваживались «все вон… кроме комиссаров». В те годы творение Растрелли для многих стало ассоциироваться не с красотой, не с художественными и историческими сокровищами, которые находятся в стенах дворца, а с тем кинокартинным штурмом. Ну а свидетельство Джона Рида позволяло видеть в этом достаточно цивилизованный процесс. Насколько живо это представление! Вот и в наши дни одним из первых актов «победившей демократии» стало проведение митингов у стен Зимнего дворца, у тех самых ворот. Фотографии в газетах тогда запечатлели карабкающуюся по той самой решетке пока не вооруженную публику.

Сейчас существует возможность ознакомиться с воспоминаниями не только тех, кто бежал через затемненную Дворцовую площадь к ярко освещенным окнам таинственного здания, но и тех, кто был по другую сторону сложенных из дров баррикад. С соответствующими переживаниями, обвинениями, утверждениями — с той и с другой стороны.

Но за этими громкими, подчас спорящими голосами как-то забылось, что в той ночной драме были не только штурмовавшие и защищавшиеся. Была еще и третья сторона — значительно уступавшая первым двум по численности, но не уступавшая, пожалуй, по проявленным в это время мужеству и чувству долга.

Третьи лица, о которых здесь идет речь, были дворцовые служители — смотрители залов, хранители имущества, представители других придворных должностей. В эту грозную октябрьскую ночь они могли уйти домой или спрятаться под сводами многочисленных дворцовых подвалов. Ведь не было у них никаких симпатий к устроившемуся в бывших царских покоях бесцеремонному Керенскому и его свите.

Нападающие долго не решались броситься в наступление — истек не один назначенный срок… Большая часть защитников дворца к ночи вернулась в казармы, оставив на произвол судьбы верный присяге женский батальон.

Служители ведомства Государственного имущества (бывшего Придворного) продолжали оставаться на тех местах, которые были определены их служебным положением. И притом уже в нерабочее время. Здесь рядовой петербургский чиновник, духовный брат Акакия Акакиевича, показал, что отнюдь не шуба-шинель и даже не боязнь за собственную жизнь являются определяющими моментами его поведения, а некие другие категории морального порядка. Здесь можно вспомнить о милиционере 1-го Адмиралтейского подрайона. Он не покинул в ту ночь с 25 на 26 октября 1917 года свой пост на Дворцовой площади. Осколком снаряда он был контужен. Его фамилия газетой не названа («Новое время», 1917 г. 18 (31) октября, № 14 900).

Хранителями Эрмитажа были закрыты массивные огнеупорные железные двери, отделившие императорский музей от Зимнего дворца. Как в 1837 году, когда здесь был остановлен охвативший все здание пожар, так и теперь у двери остановились штурмующие потомки тех, кто погасил пожар восемьдесят лет тому назад.

До тех, кто был в музее, в его затемненных, пустых, гулких залах, лишь доносился тревожный шум борьбы. Иное положение было у служителей Зимнего дворца: они очутились в водовороте развернувшихся событий. В воспоминаниях штурмовавших упоминается о фигурах в серых тужурках или синих ливреях, встретивших их во дворце. Уже на верхней площадке лестницы, ныне называемой Октябрьской (о чем сообщает прикрепленная здесь памятная мраморная доска), Антонова-Овсеенко остановил швейцар:

— Сюда, господа-товарищи, не знаю, как вас величать.

Это был один из служителей дворца, несущих здесь круглосуточную вахту. Борясь с вполне понятным страхом, эти люди открывали двери и показывали кратчайшую дорогу к министрам. Чтобы не был нанесен лишний урон дворцу, в меру своих возможностей, в основном увещеваниями, они старались предотвратить разрушительные действия — с какой бы стороны они ни исходили.

Скромные и для нас безымянные, эти представители третьей стороны не оставили после себя мемуаров. Но голос их все-таки может быть услышан. Служебное положение обязывало их в случае непредвиденных происшествий подавать рапорты начальству. Часть из этих служебных документов сохранилась среди бумаг архивных дел. Наверное, не нужно их пересказывать, а представить так, как они есть — документы из потрясших нашу страну дней.