Булач Гаджиев - Шамиль

Некоторые сведения о заговорах, шпионаже, дезорганизации в своей армии имам получал через своих осведомителей — мухтезибов и мюридов. И хотя Шамиль расправлялся с предателями вплоть до того, что некоторых из них приказывал казнить, — число изменников не уменьшалось и недовольство народа росло.

Судебная и духовная власть находилась в руках наибов. Наибы назначали или смещали муфтиев, алимов, кадиев. Муфтий — духовный заместитель наиба — жил в его резиденции, кадий — в каждом населенном пункте. Власть муфтия распространялась на кадиев. Если первый вершил суд во всем наибстве, то кадий — в своем ауле. Обязанностей у кадиев было много: давать уроки муталимам, совершать обряды при похоронах, разбирать различные тяжбы. За эту и другую работу кадий получал жалованье. При разборе тяжб он нередко так же, как и его начальник — наиб и муфтий, становился на сторону более состоятельных горцев. Таким образом, в конце 40–х годов в «верхах» в шамилевском государстве царили коррупция и бюрократизм. «С каждым поражением, с каждой но–удачей Шамиля, — писал С. К. Бушуев, — наибы поднимали головы — увеличивался список смещенных изменников» [64] 69 – missed footnotetext .

Находились смельчаки, добиравшиеся с жалобами на наибов до самого Шамиля. В результате секретарь имама Амирхан Чиркеевский от имени своего патрона писал, чтобы тот или иной наиб не притеснял того или иного человека. Но когда жалобщик возвращался домой и приходил к непосредственному своему «начальству», то, по свидетельству близкого к Шамилю человека — Абдурахмана, наиб начинал преследовать жалобщика, притеснял его и в конце концов убивал. Имаму же сообщал, что этот человек — шпион или собирался бежать к противнику.

Часть наибов перестала служить делу народа, тайно боролась против Шамиля. Другие же создавали группировки вокруг себя для того, чтобы с помощью преданных людей прийти к власти. К ним, в первую очередь, относится Даниель–бек Елисуйский, также несколько других начальствующих лиц. Все эти люди являлись выходцами из состоятельных секей. Если в период начала движения они помогали восставшим, то как только Шамиль стал терпеть поражения, стали склоняться на сторону врагов.

Шамиль создал комиссию по проверке дел на местах. Были обнаружены вопиющие нарушения законов. Суд и расправа, насилия и грабежи со стороны наибов, по мнению комиссии, стали обычным явлением. Видя такое положение, Шамиль вынужден был обратиться к населению со специальным письмом. Он жаловался, что наибы и муфтии натравливают сотников на общество и отдельных лиц. «Я запретил, — писал имам, — пользоваться людьми, чтобы заготовлять для себя сено, дрова, поставлять для наибов ослов, лошадей». Шамиль справедливо считал, что наибы уподобились ханам, заставляя людей работать на себя. «Зла много, — жаловался имам. — От злодеяний, которые совершали они, я чист. Я не враждебен по отношению к населению! Я не соучастник тех, которые совершают насилие». В этих словах можно, на наш взгляд, увидеть не только желание Шамиля показать, что он не причастен к тем беспорядкам, которые совершались высокопоставленными лицами, но, пожалуй, и то, что он как глава государства ничего уже не может изменить. Всего в ранг наибов было возведено более 150 человек. Некоторые из них впоследствии были искалечены или убиты; но абсолютное большинство смещены за злоупотребление властью.

Так как военная добыча не покрывала нужды имамата, а за счет нее обогащались сотенные, пятисотенные, муфтии и наибы, то дополнительные средства, необходимые государству, брались с крестьян в виде тяжелых налогов.

Реформы Шамиля отменяли крестьянские повинности феодалам и провозглашали равенство, но они не затрагивали интересы эксплуататорской верхушки. Справедливо высказывание профессора С. М. Гаджиева по этому поводу: «Шамиль вовсе не стремился освободить народы от всякого гнета. Он обещал горцам свободу, но свободу от царизма, от «неверных», но не от эксплуататоров вообще».

Мюридизм как религиозная оболочка движения приводил к изоляции от соседей и, наряду с другими причинами, шаг за шагом вел к поражению.

В результате 40–летней войны погибло около половины населения. Поля оказались заброшенными. Некому было сеять или убирать посеянное. Не стало хлеба, мяса, соли. В крае свирепствовали чума, холера и другие болезни. Народ устал и в результате блокады терпел страшную нужду. В этих условиях другого выхода, кроме как сложить оружие, не было.

В 1859 году Шамиль сосредоточил остатки сил в Ведено. 17 марта войска противника осадили, а 1 апреля штурмом взяли столицу имамата, Шамиль с семьей покинул Чечню и через Керкетский перевал ушел в Дагестан. За ним по той же дороге последовал генерал А. Барятинский. Как бы соревнуясь друг с другом, сдавались без боя аулы Ириб, Чох, Уллукала, Карата, Ашильта, Гоцатль, Араканы.

Шамиль поднялся на Гуниб. Мы не может сказать, сколько бойцов сопровождало его, возможно, 300–400. У противника было 10 тысяч. Они окружили конус Гуниб–горы и готовились атаковать последнее убежище имама.

Солдаты чистили оружие, надевали чистое белье: кто знает, что может случиться в последний день войны. Среди них прошел слух: в случае победы над противником нижних чинов наградят бронзовыми медалями и тремя рублями денег каждого, а тот, кто возьмет живым имама, получит 10 тысяч рублей! Но знали солдаты, что кто бы из них ни отличился, — деньги достанутся офицерам… Люди усердно молились, просили Бога даровать им жизнь. Верили, что вот еще немного — и никто уже не будет убивать друг друга. Хотя, впрочем, и до этого, наверное, никто из них толком не знал, за что убивают они горцев и за что те убивают их, солдат царя.

Полковые священники причащали бойцов. А. Барятинский с Кегерских высот смотрел в подзорную трубу на утес Гуниб–горы, отдавая распоряжения. В разных направлениях скакали адъютанты. Получены были сведения, что со стороны Карадаха, Ругуджи, Кудалы, Хиндаха, Телетля стоят войска в боевой готовности, ждут приказа. Настали последние дни 40–летней Кавказской войны.

16 ноября 1841 года генерал Клюки фон–Клугенау в письме генералу Головину сообщал: «Гунибцы охотно приняли предложение неприятеля… Они согласились дозволить неприятелю укрепить деревню свою… обеспечив ее значительным запасом хлеба, транспорты которого уже начали прибывать в деревню» [65] 70 – missed footnotetext .

В том же 1841 году известный наиб Шамиля Кибит–Магома с пятьюстами мюридами из Гуниба поспешил на помощь Ругудже. Уходя в рейд, Кибит–Магома дал приказ укрепить Гуниб и свезти туда запас продовольствия и оружия.

Борьба горцев, принявшая широкий размах, на долгие годы изменила положение в стране. Вся нагорная часть Дагестана оказалась в руках восставших. И Гуниб, оставшийся в глубоком тылу у горцев, на время потерял свое стратегическое значение. Правда, еще в 1841 году генерал Клугенау снова обращает внимание на то, что Шамиль собирается укрепиться на горе Гуниб. Об этом сообщил и эрпелинский житель, перебежчик Шамсутдин Амин–оглы, он говорил, что Шамиль изберет Гуниб как последний пункт для обороны. Но только лишь в 1859 году, когда неудачи стали преследовать вождя горцев, он двинулся, наконец, к облюбованному много лет назад пункту.