Даниил Мордовцев - Державный плотник

Солдаты замялись было, но простоватый богатырь Теренька выступил вперед и сказал:

- Это они меня передразнивали, ваша милость.

И он указал на певцов.

- За что ж они тебя передразнивали? - засмеялся князь.

- Что я бытта, хочу женитца.

- Что ж, дело доброе, добудем Нарву, тогда и женим тебя. Прощайте, молодцы, - сказал князь, удаляясь, и прибавил: - Песельникам по две чары, а жениху - три.

Солдаты были в восторге.

- Ну так, братцы, пой! Боярин похвалил, да и спорей работа пойдет.

- Ин и вправду, заводи, Гурин.

- Какую заводить-то?

- Ивушку, чтобы горла-те мы все опрастали.

И Гурин "завел" высоко-высоко:

Ивушка, ивушка, зеленая моя!

Солдатские "горла" подхватили, голоса все более и более крепли, и воодушевление особенно охватило всех, когда дело дошло до "бояр, ехавших из Новагорода".

Ехали бояре из Новагорода,

Срубили ивушку под самый корешок,

Сделали из ивушки два они весла

Два весла-весельца, третью лодочку косну,

Взяли-подхватили красну девицу с собой...

- Ну, братцы, в Нарве, поди, всех воробьев распужали, - сказал, подходя, один семеновец.

- Да мы не даром поем: за пенье зелено вино жрем, - сказал Гурин.

- Ой ли! На каки таки денежки? Да тутай и кружала нету.

- Мы завтрея гуляем у самово боярина, князь Иван Юрьевича Трубецкова.

- Поддай, поддай жару, Гуря!

Гурин поддавал с высвистом:

Стали оне девицу спрашивати

Спрашивати, разговаривати:

"Что же ты, девица, не весела сидишь..."

- Бояре, бояре едут! Как бы не тово, - убежал к своим семеновец.

Это ехали осматривать работы князь Яков Федорович Долгорукий, имеретинский царевич Александр и Автаном Михайлович Головин.

Вдруг среди работавших послышались голоса:

- Государь едет, государь едет!

Петр возвращался с морского берега радостный, возбужденный.

- Государь в духе, море видел, - улыбнулся Яков Долгорукий.

- Ему бы хоть поглядеть на море, и то сыт по горло, - заметил Головин.

- Ну, не говори, Автаном Михалыч, - сказал царевич Александр своим несколько гортанным говором, - от погляденья на море государь пуще распаляется; он бы все моря, кажись, выпил.

Царь увидел своих вождей и направился к ним.

11

На Москве тем временем князь-кесарь продолжал свое застеночное дело.

Одним из наиболее крупных зверей, уловленных князь-кесарем, оказался упоминаемый в предыдущих главах друг Талицкого, тоже из ученых светил школы знаменитого протопопа Аввакума, иконник Ивашка Савин. У него при обыске найдены и подлинные сочинения Талицкого.

Привели Ивашку пред светлые очи князь-кесаря. Сухое лицо иконника, напоминавшее старинный закоптелый образ, и стоячие глаза выдавали упорство фанатика.

- С вором Гришкой Талицким в знаемости был ли? - спросил Ромодановский.

- Был, не отрекаюсь; вместе Богу работали, - отвечал иконник.

- И с оным Гришкою в единомыслии был же?

- Был и в единомыслии.

Ромодановский глянул на иконника такими глазами, которых в Преображенском приказе никто не выдерживал. Иконник Ивашка выдержал.

- И слышал от Гришки воровские его на великого государя с поношением хульные слова?

- Слышал, - не запирался допрашиваемый.

Ромодановского поразила смелость иконописного лица.

- И воровские его, Гришкины, тетрати чел?

- Чел.

- И усмотря в воровских его тетратех государю многие укорительные слова, государю и святейшему патриарху не известил?

- Точно, не известил.

Князь-кесарь начал терять терпение.

- И ты его, Гришку, поймав, ко мне не привел по "слову и делу".

- Не привел... И то я учинил для того, чтоб он, Григорий, от меня не заплакал, и в том я перед государем виноват.

Ромодановский порывисто встал:

- С ним, я вижу, всухомятку негоже разговаривать, - обратился он к сидевшему за одним с ним столом Никите Зотову.

- Что ж, можно и маслицем сухомятку сдобрить, - улыбнулся циник Зотов.

- Все записал? - спросил князь-кесарь приказного.

- Все до единой литеры, - отвечал приказный, кладя перо за ухо.

- В исповедальню! - кивнул Ромодановский приставам на свою жертву.

Иконника увели в застенок.

- Подвесить, - сказал князь-кесарь, входя в свой "рабочий кабинет".

Заплечные мастера тотчас подняли несчастного на дыбу. Тот молчал. Палачи подтянули еще свою жертву. Руки несчастного сразу были вывихнуты из суставов, и хилое тело его опустилось.

- Винишься в своих воровских помыслах? - спросил Ромодановский.

- Не винюсь. Оный Григорий дал мне те написанные столбцы о пришествии в мир антихриста и о летах от создания мира до скончания света для ведомства ради того, что "любы Божия всему веру емлет", и он, Григорий, в тех письмах писал все правду от книг Божественного писания и не своим вымыслом, а от которых книг, и то в тех письмах написано именно.

Ромодановский презрительно пожал плечами.

- Вишь, богослов какой выискался! И про великого государя в тех книгах Божественного писания сказано именно?

- Сказано, точно.

- Так и сказано, государь-де, царь Петр Алексеевич всея Русии?

- Нет, сказано не так, а сказано: восьмой царь и будет антихрист, а он и есть восьмой царь.

- Ну, придется, видно, "коптить" тебя.

- Ради мученического венца и "копчение" претерплю - Христос и не то терпел.

- Добро-ста, приравнивай себя ко Христу, - пробормотал князь-кесарь.

Далее в "розыскном деле" Преображенского приказа по делу Талицкого в "расспросных речах" записано:

- "Он же, Ивашка-иконник, в расспросе и с третьей пытки говорил: кроме-де Гришки Талицкого и пономаря Артемошки Иванова иных единомышленников никого нет, и тех писем, которые у него взяты, никому он не показывал и на список за деньги и без денег никому он не давал и у иных ни у кого в доме таких писем не видывал".

Привели в застенок пономаря Артемошку. Снова в ход пошли кнут и дыба...

И приказный строчит в "расспросных речах":

"Артемошка в расспросе и с пыток говорил:

- Про письма, которые взяты у Ивашки Савина, я ведал и в совете с Гришкою и с Ивашкою Савиным был, и разговоры у нас об антихристе бывали.

После третьей пытки пономарь Артемошка молвил:

- Он, Гришка, со мною, Артемошкою, и с Ивашком-иконником бывал у тамбовского архиепискупа (иногда он записан "епископом"), и Гришка ему, архиепискупу, книги писал, и как он, Гришка, ту книгу об антихристе к нему, архиепискупу, принес, а архиепискуп, приняв ту книгу, говорил: "Бог-де весть, правда ль то письмо".

Мало трех пыток! Повели к четвертой...

Записано:

"Артемошка с четвертой пытки говорил:

- В тех воровских письмах советников нас было трое: Гришка Талицкой, я, Артемошка, и Ивашка-иконник, и те письма толковали мы вместе, а пуще у нас в том деле, в толковании, был Гришка Талицкой, и я, по тем его словам, в том ему верю..."