Даниил Мордовцев - Державный плотник

Так делалось и тут, и невеста скрылась за занавесью.

"Когда же велят приложиться нам с нею щеками к тафте?" - волновался в душе жених, посматривая на зеркальце, которое держала в руках перед невестой сидячая боярыня.

Жених чувствует, что там, за занавесью, уже распускают косу Ксении.

"А зеркальце... покажется ли она в нем?" - думает жених.

- Приложитесь щеками к тафте, - говорит сваха.

Аркадий пригибается к занавеси так, чтобы его щека, он был гораздо выше Ксении, прикоснулась непременно к ее щеке.

Он приложился... Он чувствует за тафтой щеку девушки, горячее, сквозь тафту жгущее огнем лицо Ксении, ее тело, ее плечо... Он прижимается еще крепче, крепче...

"И она жмется ко мне... ох, чую, жмется!"

Кровь у него приливает к сердцу, ударяет в голову...

И вдруг в зеркальце отражается ангельское личико!.. Ангельское!.. Ангельское!..

Но длинные иглы ресниц опущены в стыдливой скромности...

Вдруг ресницы вскинулись, и его ожгли две молнии... душу ожгли... огнем опалили его всего... и, подобно молнии, неземное видение исчезло!

Тут приблизилось к ним что-то странное, лохматое, все в шерсти, и проговорило, видимо, поддельным голосом:

- Мир да любовь князю и княгине!.. Да молодой княгинюшке народить бы деток столько, сколько шерстинок на моей шкуре.

Это был поддружье, наряженный в вывороченную наверх шерстью шубу.

- Ах, кабы и впрямь твоя внучка нарожала столько пареньков, сколько шерсти на шубе! - шутя шепнул боярыне-бабушке князь-кесарь, сидевший с нею рядом.

- Полно тебе, старый греховодник! - накинулась на него старуха. - Это дело Божеское.

- И государево, матушка, - подмигнул Ромодановский.

- Поди ты с государем-ту твоим! - огрызнулась бабушка. - От него-то кроючись и свадьбу торопим без женихова родителя.

Между тем, пока продолжалось укручивание невесты, сидячие боярыни и девицы пели свадебные песни:

А кто у нас холост,

А кто у нас не женат?

Дружка в это время резал на мелкие куски перепечу и сыр, клал все это на большое серебряное блюдо вместе с ширинками - подарками для гостей, а поддружье разносил это по гостям. Сваха-же "осыпала" свадебных бояр и всех участников торжества, бросая им все, что было на "осыпале", - хмель, куски разных материй и деньги.

Наконец невесту "укрутили", надели на голову кику.

- Уж и молодайка же у нас! - любовалась юным детским личиком, выглядывавшим из-под кики, старшая сваха.

- В куклы играть, и то в пору, - шепнула Марьюшка.

Молодые встали с сиденья и пошли к родителям под благословение.

- Благослови Бог!

У молодых обменяли кольца, а отец Ксении, передавая жениху плеть, сказал:

- По этой плетке, дочушка, ты знала мою власть над тобой; теперь этой плетью будет учить тебя муж.

- Не нуждаюсь я, батюшка, в плетке, - горячо возразил жених, - а беру ее, как подарок твой.

И он засунул плеть за пояс.

Затем процессия двинулась из дому.

- Птичка улетает из гнездышка, - шепнул Ромодановский бабушке.

- Она мне роднее родной дочери! - И старушка заплакала.

Коровайники и свещники уже вышли, а за ними по устланному яркими материями полу двинулись жених и невеста. Невесту, все еще закрытую, вели под руки обе свахи. У крыльца уже стояли невестина "каптана" и тут же оседланные кони для жениха и поезжан.

На седле женихова аргамака важно восседал Юша.

- Уступи мне место, Юшенька, - улыбнулся Аркадий.

- Не уступлю, я за сестрой поеду, - храбрился Юша.

- Уступи, миленький! Вот тебе золото на пряники.

Юша взял золото, и его ссадили с седла.

Жених ловко вскочил на аргамака и, сопровождаемый своими поезжанами, обогнал невестину каптану. В то время, когда он поравнялся с окном каптаны, оттуда выглянуло прелестное личико, и без кики...

- До венца личиком засветила! Ах, сором какой! Ох, срамотушка!

- А ежели люди увидали! Пропали наши головушки!

Но люди не увидали. Видел только Аркадий, как "светило" для него его солнышко...

- Свадьба! Свадьба! - кричали уличные мальчишки, завидев каптану невесты. - Вот под дугою висят лисьи да волчьи хвосты.

Волчьи да лисьи хвосты под дугою действительно были обрядовые признаки старорусской свадьбы.

Но вот и жених и невеста уже в церкви, а ясельничий и его помощники остались на дворе стеречь женихова коня и невестину каптану, "чтобы лихие люди не перешли между ними дороги". А то разом напустят на новобрачных "порчу".

Как долго, казалось Аркадию, тянулось венчание! Он почти ничего не видел и не слышал: он ждал только, когда с лица Ксении снимут покрывало.

Но вот его сняли!.. Аркадию показалось, что в церковь глянуло весеннее солнце. Мало того, он целует это солнце, но робко.

- Раба Божия Ксения, - говорит священник, - кланяйся мужу в ноги.

Она покорно кланяется, и Аркадий с нежностью покрывает ее голову полою своего богатого кафтана, знак, что он всю жизнь будет защищать дорогое ему существо.

Тогда священник подал им деревянную чашу с вином.

- Передавайте друг дружке трикраты чашу, - говорил священник.

Когда новобрачные отпили, князь-кесарь Ромодановский, быстро подойдя к молодой, на ухо шепнул ей:

- Ксеньюшка! Живей кидай чашу об пол и топчи ее ножками.

Это было поверье, что, когда кто из новобрачных первым станет на брошенную на пол чашу ногою, тот и будет главою в доме.

Ксения бросила чашу и вся зарделась, но на чашу не становилась ногою.

- Топчи, топчи, Ксеньюшка! - не отставал князь-кесарь.

Аркадий смотрел на свое сокровище и тоже не топтал чаши.

- Топчи, Ксеньюшка, - подсказала и сваха.

Тогда Ксения с улыбкой поставила ножку на чашу, но раздавить ее не хватало силенки.

- Все ж ты первая, - шепнула сваха.

Тогда Аркадий, когда Ксения сняла свою маленькую ножку с чаши, придавил ее каблуком, и чаша была раздавлена.

- Пущай так будут потоптаны нашими ногами те, кои станут посевать меж нами раздор и нелюбовь, - сказал он торжественно.

- Аминь! - провозгласил князь-кесарь. - А паче чаяния ежели лихие люди дерзнут помыслить что-либо худое против моей крестницы Ксеньюшки, то быть им у меня в застенке!

После того, как поздравления кончились, сваха, при выходе из церкви, осыпала их семенами льна и конопли.

- Лен - на ребяток, конопля - на девочек, - повторяла она.

- Не жалей, сватенька, льну... Льну сыпь поболе! - Весело говорил Ромодановский.

Он очень легко выбрасывал из головы подробности тех ужасов, какие он совершал в застенке Преображенского приказа...

Ромодановский при выходе новобрачных из церкви продолжал шутить и, лукаво подмигивая молодым поезжанам, шептал:

- Умыкайте, добрые молодцы, молодую, умыкайте!

Это был обычай: при выходе молодой из церкви ее старались будто бы "умыкать", отбить, похитить у мужа, и молодая, боясь "умычки", теснее прижималась к мужу.