Ю. Бахрушин - Воспоминания

В Москве действительно разобрались — икона оказалась редчайшим образцом русской деревянной скульптуры XIV века и до сего времени с почетом хранится в одном из наших государственных музеев.

На другой день мы благополучно покрыли обратный путь и уже в темноте подъехали к станции Ярцево. До смоленского поезда надо было ждать шесть часов. Любезная буфетчица снова напоила нас своим кофе и угостила булочками. Спать не хотелось, и часы тянулись томительно долго. Напротив меня, на деревянном ожидальном диване, лежа валетами, мирно дремали два пассажира — плотный, бравый кавалерийский штаб-ротмистр и розовенький, пухленький, совершенно лысый старичок. Меняя положение, штаб-ротмистр неожиданно проехался своей шпорой по голому черепу старичка. Последний вскочил спросонья, обалдело взглянул на своего соседа и смущенно пролепетал:

— Извиняюсь!

— Пожалуйста! — сквозь сон успокаивающе промычал кавалерист.

Мне показалось, что я только что начал дремать, когда меня разбудила начавшаяся станционная суета. Светало. Подходил поезд. Через несколько часов мы уже подъезжали к Смоленску.

Смоленск до сегодняшнего дня кажется мне каким-то особенным городом. Крутые подъемы и спуски улиц, по которым движутся пароконные извозчики, полуразрушенные крепостные стены древнего кремля, видавшие и поляков и французов, провинциальные претенциозные особнячки и доминирующая надо всем громада пятиглавого собора. Внутри в нем золотая, полукатолическая роскошь отделки, фигуры ангелов и святых, филигранная кафедра для проповедника в виде причудливой клетки и рака с мощами центуриона Меркурия с лежащим рядом, на особой подставке, огромным железным шлемом святого. Набожные богомольцы, после земных поклонов святителю, благоговейно берут шлем в руки и надевают его на мгновенье на свою голову…

В Смоленске у нас быстро образовалась обычная «маклература» часовщиков, и взяток здесь был обильнее.

Однажды один из часовых дел мастеров сообщил нам, что если мы готовы немного побеспокоиться, он сообщит нам за сходную цену один адрес, где мы можем обнаружить много интересного, но надо ехать под Смоленск по Риго-Орловской железной дороге. Владимир Васильевич быстро заключил устный договор, по которому нам полагалось заплатить сообщившему адрес пятнадцать рублей, если мы купим что-либо у названного им владельца. Рано поутру на другой день мы уже сидели в вагоне, направляясь на станцию Пересна. От Пересны до места нашего назначения, имения Ше-вандиных Ямполье, было верст двадцать. Только к полудню мы подъехали к богатому старинному имению.

Барский дом, деревянный, выстроенный при Николае Павловиче в ложноготическом стиле прятался в густой зелени запущенного парка. Над зелеными купами деревьев высилась нелепая башня с узорчатыми окнами, пестревшими разноцветными стеклами.

Встретили нас радушно, хотя и с некоторым оттенком чопорности. Усадьба была богатая. Видимо, всеми делами ведал зять хозяйки, мужчина лет сорока с лишним, живой и общительный. Сама владелица, немолодая, подтянутая, следящая за собой, по привычке светской женщины слегка кокетничала и рисовалась. Со свойственной русской аристократии легкомысленной самоуверенностью она часто в разговорах с зятем переходила на французский язык в тех случаях, когда желала, чтобы мы ее не понимали. В конце концов мне это надоело и я заговорил с нею по-французски. Получился конфуз.

Мы пробыли у Шевандиных недолго, а потому и воспоминания об усадьбе у меня смутные. Хорошо помню обширную залу, в которой стояла замечательная мебель красного дерева с золотым левкасом — первоклассное произведение эпохи Александра I — золотые лебеди на простертых крыльях поддерживали гладко отполированные крышки столов. Принимали нас в гостиной, сплошь увешанной портретами предков. Ярко горели нестареющие краски живых полотен Зорянки. Рядом с гостиной помещалась небольшая узкая комната, сплошь уставленная огромными шкафами с большими стеклами. Кто-то из предков владелицы во времена Александра I занимал положение директора Императорского фарфорового завода. По должности он имел право брать себе по одному экземпляру того, что производил завод. Огромные шкафы были сплошь забиты фарфоровыми изделиями начала прошлого века, среди которых доминировал прекрасный столовый обеденный сервиз на сто персон.

Зять был готов продать нам все, что бы нам ни приглянулось, но неизменно сталкивался с оппозицией тещи, которая расторгала готовые совершиться сделки по соображениям, что эти вещи были «дедушкины» или «бабушкины». Вместе с тем теща так же, как и зять, видимо, очень хотела получить деньги, которые, очевидно, были очень нужны. Наконец была найдена нейтральная вещь, не связанная с семейными воспоминаниями, устроившая обе стороны, — это был великолепный чайный сервиз конца XVIII века, белый с золотом. После недолгой торговли он перешел в наши руки за сто рублей. К нему присоединилось несколько других вещей — статуэток, флаконов для духов, безделушек — из заветного шкафа, о которых хозяйка постаралась забыть, что они «дедушкины».

К концу торга зять вынес из своей комнаты музейный пистолет парижской работы, весь в золоченой бронзе и перламутре, — подарок Наполеона Александру 1, который, в свою очередь, подарил его чуть ли не этому самому директору фарфорового завода. Вещь была сторгована за четыре красненьких, но тут категорически вмешалась теща и выразила свой настойчивый протест. Зять вздохнул и отложил пистолет в сторону. После расплаты и неизбежного чая с закуской мы тронулись в обратный путь. Провожал и усаживал нас в телегу (другого экипажа на станции не было) неугомонный зять. В последнюю минуту он сунул что-то к нам в ноги и шепотом бросил Владимиру Васильевичу:

— Давайте сорок рублей!

Мой спутник сразу понял, в чем дело, и, незаметно достав деньги, вложил их в протянутую руку. Зять подмигнул нам и прибавил:

— Авось старуха не хватится!

На обратном пути на станцию наш возница, меланхоличный и молчаливый белорус, по-видимому долгое время размышлявший над пистолетным происшествием, при финале которого он присутствовал, вдруг обратился к нам с вопросом:

— Вы, стало быть, подержанные вещи скупаете?

На наш наполовину утвердительный ответ он добавил:

— Вот вам бы к Глинке заехать.

Так как до поезда оставалась уйма времени, мы с охотой приняли предложение.

Скромненькая усадьба молодого помещика Глинки была расположена в конце деревни, на довольно крутом и живописном берегу веселой речушки. Старые ивы с их дымчатой листвой причудливым кружевом застилали от взоров серебристую воду. Мы сидели на балконе и пили чай с молодыми хозяевами.