Ю. Бахрушин - Воспоминания

Старушка засуетилась и достала из шкафа два маленьких серебряных стаканчика, один побольше, другой поменьше. На одном была выбита цифра 3, на другом 5.

— Вот как люди-то у нас торговали. Ежели что покупать надо, брали с собой мешочек с жемчугом и мерочки эти — купят что, сторгуются, развяжут мешочек и отмеривают: вот эта мерка — три рубля, а эта пять, была еще у меня совсем махонькая, на рубль — да ребятишки затеряли играючи… Ну, а как нужда-то пошла с дороговизны-то, народ-то и начал жемчуг с кичек спарывать да продавать — вот одни остовы и уцелели.

После этого разговора мы усиленно начали искать неразоренную кичку. Это была трудная задача; где они имелись, их не продавали, наконец, удалось раздобыть один экземпляр, но довольно ветхий и неказистый. Казалось бы, необъяснимое нежелание расставаться со старинными головными уборами разъяснилось самым простым образом.

Как-то вечером, под какой-то праздник, я забрел в одну из древних торопецких церквей. Шла всенощная. В левой стороне храма стояли женщины, около половины из них, в особенности старухи, были в кичках, повязанных сверху темными шелковыми платками с золотой и серебряной вышивкой. Многие были одеты в своеобразные шелковые кофты — душегреи с золотой бахромой. Светлые тона почти отсутствовали. У более молодых кички встречались реже, но зато в ушах неизменно красовались своеобразные местные серьги в виде золотых виноградных листьев с гроздьями жемчужного винограда…

Однажды наша сваха пришла к нам с предложением приобрести дом. Мы отказались по мотивам нежелания приобретать недвижимость.

— А можно и на слом, — заметила наша маклер-ша, — посмотрели бы. А дом старинный, ему лет полтораста будет!

В надежде найти в предлагаемом особняке какую-либо продажную движимость мы согласились осмотреть владение.

— При доме сад и надворные строения, — расхваливала свой товар строгая дама, — а главное, почти даром — на трехстах рублях сойдетесь!

В тихой боковой улице за дощатым, седым от времени забором нашим взорам представился обширный деревянный дом с облупленными деревянными колоннами, утопавший в хаотической зелени запущенного обширного сада. Где-то был отыскан сторож, со звоном отомкнулись древние дверные замки, и мы вошли внутрь. Дом был абсолютно пуст. Об его былом великолепии говорили лишь художественно инкрустированные паркеты в парадных комнатах, поблекшая, а частично и испорченная роспись плафонов и необычайно затейливые кафельные печи, украшенные пестрыми цветными изразцами, причудливыми колонками, гребешками и карнизами. На изразцах были изображены люди, звери, птицы, рыбы, цветы и красовались надписи. «Се цвет розан», — значилось под экзотическим растением. Разрубленная пополам змея была снабжена объяснением: «Соединитца или умереть!» Меланхоличный карась вещал о себе: «Хладен, но сердце имею», и, наконец, гулявший по саду человек заявлял: «Натурою наслаждаюсь».

Владимир Васильевич поведал свои мысли вслух: — Может, печки на слом купить? А? Да как их разбирать, наковать, перевозить — все это дело сложное: надо все перенумеровать, делать чертежи. Нет, ничего не выйдет… Нет ли у вас здесь чего помельче продажного-то? — спросил он неожиданно сторожа.

— Не… — ответил тот, — господа все увезли, когда сюда наведывались… — И стал думать: — Вот разве миска тут у меня осталась! — неожиданно разродился он вдруг фразой.

— Давай ее сюда скорей! — радостно воскликнул Владимир Васильевич.

Через несколько минут перед нами появилась какая-то невероятная посудина, напоминавшая серый детский гробик, увенчанная нелепой крышкой с огромной, лежащей сверху грушей натуральной величины, ядовито-зеленого цвета с болезненным румянцем. Все это сооружение весило но меньшей мере полпуда. Владимир Васильевич подробно ее осмотрел, перевернул вверх дном, обнаружил на дне какую-то синюю загогулину, постукал пальцем и глубокомысленно заметил:

— Майолика… ну и штука! Как мы ее потащим? А?

— Тяжеловата!.. — согласился я.

— Да это, коли купить желаете, уж вместе с домом! — вставил свое безапелляционное требование сторож.

Владимир Васильевич заметил, что к такой штуке не грех бы и дом в придачу дать, и мы разошлись — сделка не состоялась.

Приблизительно года через два я как-то зашел в магазин к Владимиру Васильевичу. Он сразу подхватил меня под руку и повлек за собой в свои внутренние апартаменты. Здесь он взял с подоконника книгу, открыл ее на замеченной странице и положил ее передо мной. На отдельной странице, в красках, была изображена брат или сестра нашей торонец-кой миски.

— Узнаешь? — спросил меня Владимир Васильевич.

Пояснительная надпись гласила, что это произведение раннепетровского времени — русская майолика конца XVII века.

— Просчитались мы с тобой, — сокрушенно заметил Владимир Васильевич, — стоило ведь дом купить и подарить его сторожу, а себе только миску взять, и то бы мало, рубль на рубль нажили. Вот, брат, век живи, век учись!

Из Торопца, нагруженные приобретениями, мы направили свой путь обратно в Москву.

Эта поездка запомнилась мне на всю мою жизнь. С благодарным чувством вспоминаю я добрейшего Владимира Васильевича, давшего мне возможность присутствовать при агонии феодальной России и прочитать последнюю страницу истории дворянско-усадебного быта. Благодарен я ему также и за то, что на каждом привале во время поездки он неизменно приговаривал мне: — Записывай, записывай, — этакого больше не увидишь.

И вот маленькая розовенькая записная книжечка — календарь, премия кондитерской фирмы «Эйнем», и помогла мне с особой легкостью и подробностями написать эту главу.

1* Жалейка — русский крестьянский музыкальный инструмент, состоящий из коровьего рога со вставленными в него двумя камышовыми дудками и с несколькими отверстиями.

2* Креолин — маслянистая жидкость, использовалась против вредных насекомых.

3* Ламбрекен — вырезки из материи, служащие для украшения, дверных и оконных амбразур.

4* Чикчиры — узкие кавалерийские брюки.

5* Инкунабл — название первых книг, напечатанных в Западной Европе наборными буквами в эпоху начала книгопечатания до 1501 года.

6* Времена меняются (лат.).

7* Само собой разумеется (??.).

8* Кика — женский праздничный головной убор в старииу.

С каждым годом музей приобретал в жизни отца все большее и большее значение. Все чаще можно было услышать от него досадливое восклицание:

— Ах! Если бы собрать все деньги, которые я в свое время истратил на обеды, ужины и прочие глупости, — сколько бы я смог на них приобрести замечательных вещей для музея!