Валентина Мухина-Петринская - Корабли Санди

- Ты чем-то расстроен, Санди? - ласково спросила Лиза. Она очень ко мне хорошо относится. Говорит, что я ей напоминаю ее младшего брата. И на этот раз сказала:

- Вы знаете, Николай Иванович, Санди чем то очень похож на моего брата Яшу. Янька уже член Союза писателей, женат, много пережил, а все такой же. Не меняется.

- Нисколько не похож,- даже с досадой возразил Мальшет.- То, что ты принимаешь за сходство,- просто общая для современной молодежи инфантильность. Их до седых волос воспитывают, учат, вдалбливают, как думать, что думать, водят на помочах, вот они и похожи друг на друга.

- Не понимаю, Филипп! - рассердилась Лиза. Светло-серые (очень светлые!) глаза ее потемнели с досады. Они часто спорили.

Мальшет стал подробно развивать свою мысль. Молодежь надо ставить на руководящие посты. Она не склонна к бюрократизму, догматике, схоластике, она смела и отважна...

- Если она смела, то пусть смело борется со злом во всех его видах и проявлениях,- усмехнулся дед,- а не предоставляет это делать отцам и дедам. С грустью я не раз наблюдал, как молодой человек брюзжит исподтишка, а открыто чуть ли не заискивает перед теми самыми бюрократами и догматиками, которых должен был бы обличать. Вы не находите, Филипп Михайлович?

- Нет! - отрезал Мальшет.

Затеялся спор, вмешались остальные. Дед замолчал, посмеиваясь. Я тихонько позвал его.

В своей каюте он снял пиджак, аккуратно повесил его в шкаф и сел в пуловере у письменного стола, как всегда прямо, будто позвоночник у него не сгибался.

- Что-нибудь случилось у тебя, Санди? - добродушно осведомился он.

Я молча протянул ему Лялькино письмо. Сначала он удивился, но начал читать и прочел до конца. Лицо его вытянулось и посерело.

- Сукин сын! - вырвалось у него.- Этого я давно боялся...

- Разве они жили так плохо? - грустно спросил я.- Какой же я ненаблюдательный. Ничего не замечал.

- Ну... не изменяли, не бранились на весь дом, не жаловались друг на друга каждому встречному и поперечному. Соседи осудят ее. Ведь он не пьет, не гуляет, не дерется. Даже не курит теперь.

- Я не зал, что так плохи дела,- тихо уронил я.

Мы долго подавленно молчали. За раскрытым иллюминатором шумели в тумане невидимые волны. И все бил судовой колокол.

- Сколько сразу несчастий...- проговорил я.- И Ата вот слепнет. У тебя нет папирос?

- Есть.

Дедушка достал из стола гаванские, и мы закурили.

- Я все забываю, Санди, что ты уже взрослый мужчина,- сказал дед растерянно.- Ты любишь эту девушку? Ату?

- Да.

- Может, тебе просто кажется, Санди?

- Нет. Я ее действительно люблю. Уже несколько лет... Еще мальчишкой... Но я не знал, насколько она мне дорога. Думал, ну, люблю, и все. А я ее по-настоящему, на всю жизнь люблю.

- Слепая жена... Это очень тяжело. Впрочем, бывает хуже - когда чужие друг другу.

- Только она мне нужна, только она. Вот нужен ли я ей... не знаю.

- Гм, Санди. Ты нужен сейчас матери. Ей одиноко и тяжело.

- Да, я знаю.

- За чем же дело стало?

- А можно мне раньше уехать?

- Можно. Поговорю с капитаном. На первой стоянке пересядешь на самолет.

- Спасибо, дедушка?

- Не за что, Санди. Ты им... обеим облегчи жизнь.

- Я сделаю, что могу.

- Вот и кончается наше плавание через семь морей и Атлантический океан. Я тобой доволен.

- Спасибо!

- А теперь иди. Я буду писать твоей матери.

- Она будет рада письму.

- Не огорчайся так, Санди. В жизни всегда получаешь удары. Надо уметь их переносить.

- Я научусь.

- Санди!

Я уже взялся за ручку двери. Дедушка подошел ко мне:

- Хоть ты и взрослый, но поцелуй меня, как прежде, когда был маленький...

Все-таки дед был очень одинок. Кроме товарищей по работе, никого у него не было. Разве у него жена? Разве у него сын? Холодные и далекие.

Я крепко обнял деда и несколько раз чмокнул его в обе щеки. Он бледно улыбнулся. У него задергалось веко.

Я не спал всю эту ночь. Сидел на опустевшей палубе, смотрел во влажную, насыщенную всеми запахами океана тьму и слушал туманный сигнал. Но, как это ни странно, я не чувствовал себя несчастливым.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Меня никто не встретил на аэродроме, потому что я не известил о своем возвращении. И хорошо сделал: самолет пришел в четыре утра вместо девяти вечера (задержала нелетная погода), и мама, по крайней мере, не нервничала. Такси доставило меня до дома за десять минут.

Я стоял у подъезда нашего дома и смотрел на пустынную в этот ранний час улицу. Город крепко спал. Солнце всходило где-то за горой. Ночью прошел дождь, и тротуары еще блестели, отражая в лужицах дома и небо. Был конец лета, и, наверное, стояла жара, а ночи были душные, так как даже дождь не освежил воздуха. От радости у меня так билось сердце, что я его даже чувствовал.

Где бы человек ни ездил, какие бы радости ни получал от путешествий, но самая большая радость - вернуться домой! Наверное, Лялька осудила бы меня за то, что я продолжаю радоваться, когда столько у меня горя, но, сказать по-честному, я радовался как сумасшедший.

Подхватив свои два чемодана (один с подарками из далеких стран), я быстро поднялся на третий этаж. Мне не надо было звонить: у меня был свой ключ, который я берег как реликвию.

Тихонько открыв дверь, я вошел на цыпочках в переднюю, оставил там чемоданы и, невольно улыбаясь до ушей, открыл дверь в столовую.

Все было как прежде, чисто, уютно. Всюду мои яхты и бригантины. Запах нашей семьи. В нише на моей тахте спала кошка. Я ее не знал. Она раскрыла зеленые глаза и подозрительно посмотрела на меня. Я пересек столовую и вошел в комнату родителей. Мама спала на широкой низкой кровати, зарывшись лицом в подушку. Она была одна во всей квартире... Значит, это правда: папа ушел от нас.

Я присел у мамы в ногах и долго сидел так не шевелясь. Окна раскрыты настежь. Мама никогда не боялась сквозняков. На ковре, возле постели, лежала книга. Мама читала перед сном. Интересно, что она читала. Я осторожно нагнулся и поднял книгу. Тендряков, "Свидание с Нефертити".

. Мама приподняла голову и сонно посмотрела на меня, еще не проснувшись окончательно. Она была коротко подстрижена, и это молодило ее, но как она осунулась, похудела... Сиротиночка моя! Мама обнимала меня и плакала. Я неловко гладил ее по волосам.

- Не плачь!

- Санди, как ты здесь очутился? Может, это сон и я сейчас проснусь? Ох, Санди! Какая радость!

И вот я опять бессовестно счастлив! Мама хлопочет вокруг меня. В пестреньком платьице - мама не любит халатов - она спешит на кухню. Поставлен чайник. Вынута белоснежная скатерть.

- Эх, к чаю почти ничего нет! - восклицает мама и тут же ставит тесто.Санди, почему ты не телеграфировал?

У мамы всегда был полон буфет, полон холодильник всякой вкусноты. Видно, когда женщина остается одна, ей не хочется наготавливать для себя одной.