Валентина Мухина-Петринская - Корабли Санди

Пересмотрели остальные подарки для друзей и родных.

- Который же здесь Ляльке? - спросила Ата, покраснев.

- Он в другом чемодане,- соврал я неизвестно для чего и переменил разговор.

По старой привычке Ермак помог маме убрать со стола - Ата устала и немного скисла, а потом они ушли домой. Ата не велела их провожать.

- Кстати, какая стала Лялька? - спросил я маму, когда друзья ушли.

- Лялька - хорошая девушка. Преданная дочь, не глупа, довольно хорошенькая. Учится отлично, хотя с неба звезд не хватает. Думаю, неплохой выйдет из нее врач, хотя пошла она на медицинский не по призванию, а вслед за Атой.

- Они что, дружат? Прежде они недолюбливали друг друга...

- Я бы не назвала это дружбой. Сидят рядом на лекциях, вместе готовятся к зачетам. Ляля очень много помогает Ате - записывает для нее лекции, читает ей вслух. Ведет себя как друг, но она ей не друг. Они слишком чужды духовно. Санди, я весь день не выходила на воздух. Идем пройдемся немного. Мы прошли на Приморский бульвар. Народу было совсем мало. В парке культуры и отдыха было массовое гулянье, и все схлынули туда. Там пускали фейерверки, звучала музыка, а здесь тихо. Мы спустились к самому морю и сели на скамейку.

- Мама, а как живет Петр Константинович?

- Ты же навестишь их, надеюсь? Он молодец! Не изменился ни чуточки. Такой же подвижной, энергичный, активно-добрый. Летом он работает начальником турбазы для школьников в горах, сам лазит вместе с ребятами на ледники. Зимой читает лекции на моральные темы, переписывается с многочисленными корреспондентами...

Мама усмехнулась:

- Я как-то читала эти письма. Есть очень глубокие - крик души,- когда подросток одинок и ему нужен добрый совет. А есть такие, что хочется всыпать как следует по одному месту. Так, девчонки часто спрашивают его, можно ли целоваться с молодым человеком, если его не любишь, но целоваться так приятно...

- Мама! Разве могут доставить удовольствие поцелуи без любви?

- Конечно. Разве тебе не приходилось целовать девчонок? Разве ты каждую любил?

- Д-да...

Не мог же я признаться родной матери, что я еще не целовал ни одну девчонку! Она бы сочла меня шляпой. И во всем виновата лишь одна Ата! Это из-за нее я не целовал ни одну девушку, даже когда им этого явно хотелось. А поцеловать Ату... у меня не хватало храбрости. Теперь хватит. Посмотрим!

- Когда ты пойдешь к отцу? - спросила мама, помолчав.

- Завтра утром. А потом мы с тобой пойдем к дедушке. Завтра ведь воскресенье?

На этот раз мы молчали чуть ли не полчаса, пока я не задал тяжелый вопрос:

- Что же случилось?

- Он годами дулся на меня...- начала мама с усилием.- Холодность. Враждебность. Тягостное молчание. Я не выношу, когда на меня сердятся, молчат. На меня нападает дикая тоска. Я иду на работу и уношу с собой эту тоску. Все время какое-то подавленное состояние. Оно мешает мне работать, радоваться жизни, людям. С детства у меня хорошее настроение поутру...

- У меня тоже!

- Вот. Я просыпаюсь с таким ощущением, будто сегодня праздник и меня ждет масса удовольствий. Ощущение радости. Андрей же с утра всего злее. Моя радость его раздражает. Возбуждает в нем какую-то ревность. А он знает мои уязвимые точки, что мне всего больнее. И он непременно добьется того, что вспугнет мою радость. Ты не представляешь, Санди, как я устала от этого! Просто больше не могла. Не могу, и все тут!

Это началось с первого года брака, но тогда мы быстро мирились. Андрей может быть таким славным, таким милым и обаятельным. Вот такого я его очень любила. И люблю до сих пор. Но с годами он все реже радовался вместе со мной. Ты знаешь, что произошло? Он слишком часто на меня дулся, и это приобрело характер условного рефлекса. Понимаешь? Это страшно! Рефлекс гасить радость!

- Ко почему, почему? - воскликнул я огорченно.- Мама, за что он на тебя дулся? Я тоже это замечал. Ведь часть его плохого настроения распространялась и на меня. Ко мне казалось, что на заводе он стал проще, ласковее.

- Это он с тобой и Атой был проще и ласковее. Ата умеет с ним ладить. Да. Так вот... Знаешь, что вызвало у меня взрыв? Пустячный эпизод. Мы пошли пройтись. Молча ходили по городу. Он вел меня под руку, но лицо было холодное, отчужденное. И я страдала ужасно. Я подумала: как давно я не видела его прежней улыбки! Ты знаешь, какая у него бывает милая улыбка! Мы захотели пить. Подошли к первому попавшемуся киоску с газированной водой. Продавщица разменяла ему крупную бумажку рублями. Деньги были совсем мокрые. Продавщица пошутила, и... отец ответил ей своей улыбкой - сразу стало совсем другое лицо. Прежнее. Почти забытое. Незнакомая женщина получила то, о чем я, жена его, так тосковала,- прежнюю улыбку. Не разучился он улыбаться. Он только мне не улыбался. И я вдруг подумала, холодея: "А ведь я, наверно, уйду от него".

- Но, мама...- Я чуть не плакал от жалости.- За что он на тебя сердился?

- Я и сама не знаю... Я часто думала об этом. - Но ты его спрашивала?

- Конечно.

- А он что?

- Он никогда не признавал, что он сердится. Самого факта не признавал. Он говорил: "Не выдумывай. За что мне на тебя сердиться?"

- Вот именно - за что? А если я его спрошу?

- Он скажет то же самое. Ну и вот. Я терпела сколько могла. В молодости больше сил. А теперь больше не могу. Я ожесточилась против него. Я не дам больше гасить мою радость! Я хочу радоваться жизни и людям. Так я и сказала твоему отцу... Хватит об этом. Хорошо? Расскажи лучше о Мальшете, о Лизе. Ты мне много о них писал.

Мы еще долго обо всем говорили с мамой.. К той теме больше не возвращались.

...В воскресенье утром я пошел к отцу. Мне отперла бабушка, как всегда приодетая, будто собралась в театр, с уложенными у лучшего парикмахера города волосами.

Она вскрикнула, узнав меня, и заплакала, обрадовавшись, или от другого какого чувства.

- Сашенька! Саша приехал! Как вырос, возмужал! Анд-рюша!

С отцом я поздоровался не очень сердечно. Не мог. Ему,. кажется, было неловко. Но он напустил на себя веселость.

Он постарел, стал суше и по-военному подтянулся, будто не на заводе работал, а служил в армии. Я вручил им подарки.

Пока бабушка с пятнами на лице (она чего-то волновалась) подавала на стол, мы с отцом разговаривали о том о сем. И за чаем он рассказывал о заводе. Бабушка с гордостью слушала. Она гордилась своим сыном: дважды в жизни достиг положения.

- Ведь заново начинал все в тридцать-то восемь лет,- и: вот уже главный инженер! - сказала она восторженно.

Папа улыбнулся ей своей милой улыбкой, за которую полюбила его когда-то Виктория Рыбакова. Я отвел глаза.

- Когда придет "Дельфин"? - спросила бабушка, что-то соображая.

- Недели через три.

- Николай Иванович не приедет раньше?

- Нет. Он же начальник морской части экспедиции. Меня он послал вперед лишь потому, что мама осталась одна. Мне написала Лялька Рождественская.