Вернер Зомбарт - Буржуа

Это, в сущности говоря, внутреннее противоречие: «ремесленник» — тип капиталистического предпринимательства. Но я не нахожу лучшего выражения, чтобы обозначить то, что англичане называют метко «Manufacturer», французы — «Fabricant» в противоположность порожденному купеческим духом «entrepreneur» (139), т. е. выбившегося наверх ремесленного мастера в сфере промышленного производства, который в долголетней, трудной борьбе расширил свое дело в капиталистическое предприятие; человека с мозолистыми руками, с «четырехугольной головой», с грубыми манерами, живущего в старомодной обстановке до серебряной свадьбы, чтобы потом дать архитектору омеблировать свою квартиру в новейшем стиле, потому что так хочет его дочь, которую от носит на руках и которой он дал (недостающее ему) превосходное образование. Это кремни «первого поколения», the self made men 56 , которые все-таки не выходят за пределы известного среднего размера дела, родоначальники позднейших крупных предпринимателей.

В важных промышленных отраслях, как, например, в машиностроительной промышленности, этот тип прямо-таки составлял правило в самом начале капиталистического развития. Мы находим его, однако, рассеянным почти по всем промышленным отраслям. И в текстильной промышленности также сыграл роль «суконный фабрикант» (139а). Он был в равной мере распространен во всех странах. В больших городах его можно было найти особенно часто (140). Как бы то ни было, хотя бы только приблизительная оценка численной доли участия, понятно, так же невозможна относительно этого типа, как и относительно любого из остальных.

То, что мне нужно сказать о духе, которым порожден этот последний предпринимательский тип — тип ремесленника, я могу сказать (в этом месте) в немногих словах, потому что это уже высказано в предшествующем изложении. Именно как сильно ни различаются между собой ремесленник и купец, они все же имеют ряд общих черт: общим даже со спекулятивным предприятием (от которого их в остальном отделяют миры) у них является отвращение в их деятельности от всего насильственного и авторитарного, которое характеризует три первых предпринимательских типа. И ремесленного типа руководитель капиталистического предприятия должен также прежде всего быть «торговцем» в установленном мною смысле: он должен мирным искусством убеждения расчищать себе дорогу в жизни; в искусном заключении большей частью ничем не стесненных договоров со своими поставщиками, со своими рабочими, со своими клиентами состоят для него все возможности наживы. Однако для того чтобы иметь успех, эти предприниматели — это действительно и в отношении «купцов» — должны обладать еще другими способностями, и прежде всего определенными нравственными качествами, которые в этой высокой степени не требуются для остальных типов предпринимателей; они должны, если выразить это в двух словах, уметь считать и копить. Они должны соединить в себе свойства хорошего калькулятора и хорошего отца семейства; совершенно новый «дух» должен в них возникнуть, который потом вселяется и в других предпринимателей и в конце концов образует необходимую составную часть капиталистического духа вообще. О его сущности и о его возникновении мы, однако, должны теперь сначала получить более точные сведения. Следующие главы посвящены ему.

В том, что мы ныне обозначаем как капиталистический дух, содержится, кроме предпринимательского духа и инстинкта наживы, еще множество других душевных особенностей, из которых известный комплекс я объединяю в понятие мещанских добродетелей. Под ними я разумею все те воззрения и принципы (и им направляемое поведение и поступки), которые вместе составляют хорошего гражданина и отца семейства, солидного и «осмотрительного» делового человека. Говоря иначе, в каждом законченном капиталистическом предпринимателе, в каждом буржуа сидит «мещанин». Как он выглядит, где он появился на свет?

Насколько я усматриваю, в своей законченности «мещанин» нам впервые встречается во Флоренции около конца XIV столетия: в течение треченто он, очевидно, родился. Тем самым уже высказываю, что под «мещанином» я разумею отнюдь не всякого жителя города и не всякого купца и ремесленника, но своеобразное явление, которое еще только развивается из этих: внешне представляющихся мещанами групп, человека с совершенно особенным характером души, для которого мы не имеем лучшего обозначения, чем избранное нами, правда, в кавычках: он — «мещанин», говорим мы еще и ныне, чтобы обозначить тип, а не сословие.

Что привлекает наше внимание как раз во Флоренции, когда мы интересуемся рождением «мещанина», — это обилие свидетельств, которыми мы обладаем, о его существовании в этом городе уже в XV столетии (141). Целый ряд деловых людей и людей, которые, во всяком случае, были близко знакомы с деловой жизнью того времени (а кто же не был знаком с ней в этом Нью-Йорке кватроченто?), оставили нам свои воззрения в ценных мемуарах или назидательных сочинениях, из которых на нас глядит в законченной ясности образ Бенджамина Франклина, ставшего воплощением мещанского принципа. То, что многократно считали возникающим лишь в XVII и XVIII столетиях — принципы упорядоченного мещанского существования со всеми признаками ярко выраженной мелочности и благоприличия, — это уже около 1450 г. составляет жизненную основу в психике флорентийских торговцев шерстью и менял.

Законченным типом «мещанина» кватроченто, чьи сочинения представляют для нас самый ценный источник для того, чтобы составить суждение о характере духа этой наиболее ранней эпохи мещанского мировоззрения, является П.Б. Альберта. От него остались знаменитые книги об управлении семьей (Del govemo della famiglia), в которых в действительности содержится уже все то, что Дефо и Бенджамин Франклин сказали потом по-английски. Но книги о семье Альберти являются для нас еще главным образом потому неоцененным источником, что мы знаем, насколько они уже в свое время были предметом восхищения и много читались, что они уже вскоре по своем появлении прослыли классическим трактатом, из которого другие отцы семейств делали заимствования в срой хроники и мемуары частью дословно, а частью в выдержках.

Мы поэтому, пожалуй, вправе заключить, что воззрения, излагаемые Альберти в его книгах о семье (хотя они и являются поучающими и назидательными сочинениями), все же разделялись уже широкими кругами и представляют уже проявление общего духа времени, распространенного, конечно, только среди делового мира.