Вернер Зомбарт - Буржуа

Я привожу поэтому в последующем изложении воззрения и мнения Альберти в их основных чертах и привлекаю заявления других людей того времени только тут и там в качестве дополнения. Я ограничусь, конечно, только теми частями его сочинений, в которых он высказывает свое отношение к хозяйственной жизни, тогда как остальные его жизненные воззрения касаются нас лишь в той мере, поскольку они имеют значение для выработки особого хозяйственного образа мыслей.

Две группы воззрений имеют главным образом для нас значение: те, которые относятся к внутреннему устроению хозяйства, и те, которые предназначены для регулирования отношений хозяйствующих субъектов к клиентам в частности и к внешнему миру вообще. Первый комплекс суждений я объединяю (по основаниям, которые обнаружатся немедленно) под обозначением «святой хозяйственности», второй — под рубрикой «деловой морали».

«Святой» называет Альберти хозяйственность или хорошее ведение хозяйства, или, как еще можно перевести, — «masserizia»: «Sancta casa la masserizia» (с. 151). Что он понимает под этой masserizia? Он приводит в разных местах объяснения, которые, однако, не все согласуются между собой. Если мы возьмем это понятие в наиболее широком значении, так что оно обнимает собой все хозяйственные правила, возвещаемые Альберти своим домочадцам, мы получим примерно следующий смысл. Для хорошего хозяйства требуется:

1. Рационализация ведения хозяйства.

Хороший хозяин обдумывает ведение хозяйства: «la sollecitudine e curа delle case, cioe la masseriza.» (с. 135)., Это означает в отдельности прежде всего то, что он заставляет события хозяйственной жизни переступать порог своего сознания; что он заботится о хозяйственных проблемах, обращает к ним свой интерес; что он не стыдится говорить о них как о чем-то грязном; что он даже хвастается своими хозяйственными делами. Это было нечто неслыханно новое. И именно потому, что это богатые, великие мира сего думали как теперь. Что какой-нибудь мелюзга-носильщик всегда мучился за свои гроши и что мелкий лавочник большую долю своей жизни промаялся за обдумыванием, как свести приход с расходом, — это понятно само собой. Но богатый, большой человек! Человек, который может столько же и еще больше потреблять, чем les seudneurs 53прошлого времени, — и он, этот человек, делал проблемы ведения хозяйства предметом своего размышления!

Я осмотрительно говорю: проблемы ведения хозяйства. Другие проблемы, вдающиеся в область хозяйствования, были рационализированы уже и прежде: мы уже видели, что в каждом предприятии более крупного размаха хорошо продуманный план находит себе полное осуществление, что невозможно без основательного продумывания, без дальнозоркой постановки соотношений целей и средств, коротко говоря — без основательной рационализации. Но теперь речь шла главным образом о том, чтобы рационализировать ведение хозяйства, под которым я в основе разумею установление разумного соотношения между доходами и расходами, следовательно, особого рода искусство экономии.

Поставить проблему означало, однако, в то же время разрешить ее в совершенно определенном смысле; этот смысл, это новое понимание хорошего ведения хозяйства не могло прежде всего означать ничего иного, как принципиальный отказ от всех правил сеньорального устроения жизни. Хозяйство сеньора было, как мы видели, расходным хозяйством: столько-то было ему нужно для ведения подобающего общественному положению образа жизни, а столько-то он проматывал и растрачивал; следовательно, он должен был иметь столько же доходов. Это расходное хозяйство превращается теперь в приходное хозяйство. Верховное правило, которым Альберти, резюмируя, заключает третью, содержащую хозяйственную философию книгу своего трактата, последние слова вообще в сочинении Пандольфини, альфа и омега всякого хорошего искусства экономии, credo каждого доброго «мещанина», девиз нового, занимавшегося тогда времени, квинтэссенция мировоззрения всех отдельных людей: все это заключено в наставлении (142): «Удержите это в памяти, сыновья мои: никогда не давайте вашим расходам превысить ваши доходы».

Этим наставлением был заложен фундамент мещанско-капиталистического ведения хозяйства. Ибо, следуя этому наставлению, рационализация превратилась в:

2. Экономизацию ведения хозяйства.

Не принудительно, а добровольно; ибо эта экономизация относилась не к частным хозяйствам маленьких людей, где «голод — повар» божьей милостью, но опять-таки к богатым. Это и было неслыханно, ново, чтобы кто-нибудь имел средства и все-таки их рассчитывал. Ибо немедленно к тому принципу: не расходовать больше, чем имеешь дохода, присоединился высший: расходовать меньше, чем имеешь дохода: копить. Идея сбережения явилась в мир! И опять-таки не вынужденного, а добровольного сбережения, сбережения не как нужды, а как добродетели. Бережливый хозяин становится теперь идеалом даже богатых, поскольку они сделались мещанами. И такой Джиованни Руччелаи, человек, имевший состояние в сотни тысяч, присваивает себе изречение своего земляка, сказавшего, что «грош, сбереженный им, принес ему больше чести, чем сто израсходованных» (143). Не обстановка сеньора делает честь деловому человеку, но то, что он содержит в порядке свое хозяйство (144). Бережливость пользуется теперь таким уважением, она в такой степени возводится в единственную хозяйственную добродетель, что понятие «masserizia», т. е. хозяйственности, часто прямо отождествляется с понятием бережливости. Два-три места из книг Альберти о семье покажут, какое центральное значение приписывали тогда бережливости.

Прежде всего теперь постоянно высказывается в тысяче вариантов та мысль, что богатыми делаются не только тем, что много наживают, но также и тем, что мало расходуют; бедными, наоборот, — тем, что живут расточительно (145) (все время кидая взгляд на расточительных сеньоров): «как смертельного врага остерегайтесь излишних расходов»; «всякий расход, который небезусловно необходим (molto necessaria), может быть сделан только в порядке сумасшествия (da pazzia)»; «насколько плохая вещь расточительность, настолько хороша, полезна и достойна похвалы бережливость»; «бережливость не вредит никому, она приносит пользу семье»; «бережливость — свята». «Знаешь ты, какие люди мне больше всего нравятся? Те, которые расходуют свои деньги только на самое необходимое, и не больше; излишек они откладывают; таких я называю бережливыми, добрыми хозяевами (massai)» (146).

Другой раз учитель отзывается о «massai» так: «Massai, т. е., скажем мы, „добрые хозяева“, — это те, которые соблюдают меру между „слишком много“ и „слишком мало“. Вопрос: Но как узнать, что слишком много, а что слишком мало? Ответ: Легко, с мерилом (misura; Пандольфини, 54, вставил здесь слово „ragione“) в руке. Вопрос: Я хотел бы знать, что это за мера? Ответ: Это легко сказать: никакой расход не должен быть больше, чем это абсолютно необходимо (che dimandi la necessita) и не должен быть меньше, чем это предписывает благоприличие (onesta)» (147).