Георгий Зуев - Петербургская Коломна

Дети дружили друг с другом. Очаровательны были и Анюта, и старший брат, великий шутник – толстяк Саша. Особенно дружил с Анютой Костя, он нежно любил сестру и сохранил любовь к ней на всю жизнь. В письмах к ней он называл ее ласковыми именами: «Милая моя Анюточка! Мой друг, моя драгоценная сестра!» Он делился с ней своими планами, с полной откровенностью сообщал о своих неудачах и разочарованиях.

Детей воспитывала не только высокая культура родителей, постоянно рассказывавших им о знаменитых художниках, музыкантах и их работах, но и вся та прекрасная атмосфера, что существовала в сомовском доме. Будучи хранителем Картинной галереи Эрмитажа, Андрей Иванович регулярно демонстрировал детям шедевры художественного мирового искусства, давая при этом пространные пояснения.

Константин Сомов.

Фото 1883 г.

Костя Сомов учился в гимназии К. Мая – та, по словам А.Н. Бенуа, «была старомодным и уютным учебным заведением, ничего казенного в себе не имевшим». Там он подружился с одноклассниками – А.Н. Бенуа, В.Д. Нувелем и Д.В. Философовым, будущими основателями «Мира искусства». Приятели часто встречались в доме у Сомовых. Вечера проходили в рассматривании коллекций и приятных беседах в кабинете Андрея Ивановича. Его замечательные комментарии усиливали наслаждение от увиденного. Он помнил многочисленные эпизоды и анекдоты из жизни Карла Брюллова, коего знавал в молодости. Отец Кости встречался с художником Федотовым. Интересные рассказы о нем прекрасно дополняли рассматриваемые детьми подлинные работы этого великого русского живописца. Беседы

затем переносились в столовую, за чайный стол, уставленный множеством вкусных вещей, приготовленных Надеждой Константиновной.

Бенуа вспоминал, что часто на этих вечерах «Костя и Анюта нас угощали пением преимущественно старинных итальянских песен и арий. Костя был вообще очень музыкален, и его страсть к музыке, его глубокое понимание ее в значительной степени способствовали нашему с ним сближению. Он годами учился петь. Голосом обладал приятным, с бархатистым тембром. Однако он все портил той, доходящей до карикатуры аффектацией, которую он вкладывал в исполнение любого романса, сам упиваясь звуком своего голоса, вздымая очи к небу и кладя руку на сердце».

За обедом, в течение которого хозяйка дома по второму и третьему разу потчевала детей и их друзей вкусными, собственного изготовления пирогами, Андрей Иванович обыкновенно что-либо рассказывал. Саша и Костя начинали над ним подтрунивать. Анюта и Надежда Константиновна при этом заливались тихим и совсем необидным смехом.

Старший брат Анны Андреевны, Саша, уже в юности полнеющий человек, являл собой олицетворение благодушия и добродушия. Он был, по выражению А.Н. Бенуа, «…великим смехачом и любил всех веселить и смешить», очень искусно пародируя певцов итальянской и русской оперы. Сколько бы он ни представлял баса Мельникова, тенора Васильева, М. Фигнер, Славину или Мизини и Котиньи, каждый раз со зрителями, в том числе и с Шурой Бенуа, «делалась истерика смеха» – до того верно и точно передавал он манеру исполнения этих замечательных артистов, их повадки и, разумеется, все комические недочеты, присущие каждому из них. При этом все знали, что насмешливость Саши Сомова не мешала ему самому искренне наслаждаться их искусством.

Сомовская семья слыла замечательной, доброй и дружной, и всякий, кто к ним приходил, чувствовал себя там как дома. Константин Андреевич в лице сестры имел преданного друга, редкого по своим душевным качествам и доброжелательности человека. Дружбе способствовала общность их интересов и совместная работа в искусстве. Анна Андреевна сама являлась талантливым художником-прикладни-ком, участницей многих выставок «Союза русских художников», а затем «Мира искусства». Она была близка к кругу основных организаторов этих вернисажей. В своих воспоминаниях А.Н. Бенуа писал: «Костя поощрялся в рисовании отцом. Его в живописи поддерживала и его сестра Анюта, тогда еще не бывшая замужем, к которой он с детства и до конца жизни питал чувства, близкие к обожанию».

Анна Андреевна имела тонкий вкус, была всегда жизнерадостной и обладала чувством юмора. Уже находясь в эмиграции, страдая от своего эгоцентризма, честно признаваемого, Константин Андреевич писал: «Я, как ни хочу, не могу никого любить кроме себя. И Анюты. Это чувство пронесено через всю жизнь. Оно прочно, как железо». В старости художник по-доброму завидует двум, может, самым для него дорогим людям на свете – любимой сестре Анне Андреевне и Александру Бенуа, своему близкому другу. Сестре завидует, «потому что у нее светлое мировоззрение и умение любить людей, т. е. доброта, помимо прелести, изящества, духовности, культуры и других добродетелей». Шура Бенуа вызывает у художника зависть «легкостью, с которой он всегда работает». В своей Анюте Константин Андреевич находил соединение духовности и душевности – драгоценное сочетание, столь редко сочетаемое в одном в человеке.

С наступлением дачного сезона большинство обывателей среднего достатка – служащие, чиновники и даже офицеры, будучи связаны с городом в силу своих служебных обязанностей, старались вывезти свои семьи в зеленые дачные уголки под Петербургом.

Начиная с марта-апреля каждого года, в газетах Санкт-Петербурга появлялись многочисленные объявления, предлагавшие горожанам снять дачу «в прекрасном и здоровом месте».

Выезд горожан на дачу – всегда массовое и хлопотное явление. Он напоминал паническое бегство жителей из города. По традиционному представлению питерцев, оставаться в нем летом считалось делом убийственным.

На дачах бывало и чинно и шумно. В зелени участков слышались звуки граммофонов, на клумбах пестрели цветочные ковры.

Отправив семьи на дачи, главы семейств имели возможность бывать там раз-два в неделю. Все оставшееся время им приходилось жить на положении холостяков и столоваться в местных кухмистерских, трактирах, ресторанах, где, пользуясь ситуацией «дачной горячки», брали дорого и кормили отвратительно. В газетах Петербурга в этот период появлялись хлесткие статьи о том, что в кухмистерских и прочих ресторациях еду готовят на плохом масле и (о, ужас!) даже просто на сале! Всякие жалобы на недоброкачественность пищи бесполезны. «Бедняги получают неутешительный ответ – „не нравится, не ешьте!“ Подумать только! – негодовал корреспондент петербургской газеты. – Подобные вещи преподносятся в заведениях для так называемой „чистой публики“, ибо о заведениях низшего уровня говорить не приходится».