Георгий Иванов - Петербургский сборник. Поэты и беллетристы

Уносит в реку белый снег, — увы!
И медленно редеют острова,
И холодеет небо… Но хочу
Теперь я говорить слова такие,
Чтоб нежностью наполнился бы мир,
И чтобы долго эхом безутешным
Мои стихи носились бы… Хочу,
Чтоб через тысячи глухих веков,
Когда под крепким льдом уснет, быть может,
Наш опустелый край, в иной стране,
Иной влюбленный, тихо проходя
Над розовым, огромным, теплым морем
И глядя на закат, вдруг повторил
Твое двухсложное, простое имя,
Произнося его с трудом… И сразу,
Бледнее неба, был бы он охвачен
Мучительным и непонятным счастьем,
И полной безнадежностью, и чувством
Бессмертия земной любви…

Куртку потертую с беличьим мехом
Как мне забыть?
Голос ленивый небесным ли эхом
Мне заглушить?

Ночью настойчиво бьется ненастье
В шаткую дверь,
Гасит свечу… Мое бедное счастье
Где ты теперь?

Имя тебе непонятное дали.
Ты — забытье.
Или, точнее, цианистый калий
Имя твое.

В тот давний год, когда зажглась любовь,
Как крест престольный в сердце обреченном,
Ты тихою голубкой не прильнула
К моей груди, но коршуном когтила,
Изменой первою — вином проклятья
Ты напоила друга своего.

Но час настал в зеленые глаза
Тебе глядеться, у жестоких губ
Молить напрасно сладостного дара
И клятв таких, каких ты не слыхала,
Каких еще никто не произнес.

Так отравивший воду родника
Для вслед за ним идущего в пустыне
Сам заблудился и, возжаждав сильно,
Источник роковой не узнает.
Он жадно пьет, припав к воде прозрачной
Но гибелью ли жажду утолит?

Скучно в курильне… Народу немного;
Старый матрос из Калькутты, да я.
Будто случайно скрестились дороги
Его и моя.

Он полунаг. Здесь приличья так хрупки.
Щуря глаза, он бранит англичан.
Маленький бой приготовил нам трубки,
Маленький бой — Ли-Ю-Чан.

Полдень проносится в огненной пляске
Где-то вблизи, за саманной стеной.
Боже, как хочется счастья и ласки.
Боже ты мой.

Как надоело мотаться по свету:
Токио — Лондон, Москва и Париж.
Нет, гениальней не сыщешь поэта,
Чем вдохновенный гашиш.

Скоро мы будем как древние боги,
Старый матрос из Калькутты, да я.
Скрестятся снова наши дороги
В вечных садах небытия.

Кто не помыслил об измене
Своей любовнице, Мечте,
Когда, как вихрь, я мчусь по сцене
В диагональном fouetté.

Или в капризах арабески
Ногой едва коснусь земли,
Как тень давно забытой фрески
Мне рукоплещут короли.

И, словно серые вороны,
У парапета темных лож,
Следят обманутые жены
Мою ликующую ложь.

Кто-ж не помыслит об измене
Своей любовнице, Мечте,
Когда, как вихрь, я мчусь по сцене
В диагональном fouetté.

В пределы предначертанного круга
Вступают две согласные судьбы…
Ты слушаешь, как северная вьюга
Раскачивает гулкие столбы.

Искрится шелк волос твоих зловеще
И, гневное молчание храня,
Ты смотришь на бессмысленные вещи, —
На ржавый снег, на сосны, на меня.

Тоска моей размеренной дремоты —
Как давний сон. И кровь во мне стучит;
Я ждал тебя. Не спрашиваю, кто ты,
Любимая. Я знаю — ты Лилит.

Темнее взор. Зрачек атласный шире,
Печальнее надменные уста —
Да, ты одна. Одна в пустынном мире.
И за тобою смертная черта.

Усмешкою смыкаются ресницы,
На лоб скользнула шелковая прядь —
Вот только эти траурные птицы
Над озером. О чем они опять?

Летний сумрак славит Бога
Небо зноем не томит.
Милосердная дорога
Привела меня к Лилит

Дремлют шелковые птицы,
Стынут стрелы хрусталя.
Под ногою у царицы
Темнокрылая земля.

Улыбнется — день зажжется,
Отвернется — кровь прольется,
Будет так, как повелит
Благосклонная Лилит.

Я целую плащ узорный
И державное кольцо,
И усмешкою покорной
Освещается лицо.

Но под царским покрывалом
Сердце легкое болит:
Об ином, о небывалом
Сумрак шепчется с Лилит.

Руку жмут еще кольца колкие,
А уж сердце летит, летит…
Ну, простимся, радость недолгая,
Солнце ночи, моя Лилит.

Легок путь — без счастья и ревности.
Не одна ли мера, скажи,
И моей легкокрылой верности
И твоей беззащитной лжи?

Только плечи запомнить тонкие,
Только шелком волос вздохнуть…
В ночь, по скату, тропами ломкими
Побреду, дойду как-нибудь.

Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать,
Печаль моя! Мы в сумерках блуждаем
И обреченные любить и умирать
Так редко о любви и смерти вспоминаем.

Над нами утренний пустынный небосклон,
Холодный луч дробится по льду…
Печаль моя, ты слышишь слабый стон:
Тристан зовет свою Изольду.