Георгий Иванов - Петербургский сборник. Поэты и беллетристы

Устанет арфа петь, устанет ветер звать
И холод овладеет кровью…
Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать
Воспоминаньем и любовью.

Я умираю, друг! Моя душа черна,
И черный парус виден в море.
Я умираю, друг! Мне гибель суждена
В разувереньи и позоре.

Нам гибель суждена и погибаем мы
За губы лживые, за солнце взора,
За этот свет, и лед, и розы, что из тьмы
Струит холодная Аврора…

Меня влечет обратно в край Гафиза,
Там зеленел моей Гюльнары взор,
И полночи сафировая риза
Над нами раскрывалась, как шатер.

И память обездоленная ищет
Везде, везде приметы тех полей,
Где лютня брошенная ждет, где свищет
Над вечной розой вечный соловей.

Без мук Младенец был рожден,
А мы рождаемся в мученьях.
Но дрогнет вещий небосклон,
Узнав о новых песнопеньях.

Не сладкий глас, а ярый крик
Прорежет тленную утробу.
Слепой зародыш не привык,
Что путь его — подобен гробу.

И не восточная звезда
Взвилась кровавым метеором,
Но впечатлелась навсегда
Она преображенным взорам.

Что дремлешь, ворожейный дух?
Мы — потаенны, сиры, наги,
Надвинув на глаза треух,
Бредут невиданные маги.

Бирюзою перстня божьего
Небо нынче не заткнуто, —
Небо серое.

Но зато и в бурю осенью —
На деревьях загорелых
Листья солнятся.

В городах во время праздника
Марш дудит солдатскошагий;
Разве весело?

Кто, гуляя в праздник по полю,
Будет петь под барабаны
И вышагивать?

Кто захочет пчел и бабочек
Променять на дым — гадюку,
Крыши жрущую?

Тоньше пойте, девки-барышни,
К нам бегите веселиться
Да отплясывать!

В городе не знаешь даже, что зима.
В городе большие, серые дома,
И живут в домах расчетливые люди:
Что мы будем делать? чем мы сыты будем?

И нельзя смеяться и спокойно жить,
Надо притворяться, ссориться, грустить.
А в лесу морозно, солнечно и тихо.
Выйдет на прогулку круглая ежиха,

На снегу блестящем колыхнется тень —
Из еловой чащи выглянет олень.
Осторожно вьется рыжая лисица
И поводит носом: чем бы поживиться.

Звери корма ищут, на небо глядят,
На румяный, ясный, ледяной закат,
И в глазах их мысли тайные, простые —
И совсем небесные и совсем земные.

Летят на юг соловьи
Дорогой певучей и дальной.
Улыбаются губы твои,
А сердце мое печально.

Откуда печаль моя
И позднее сожаленье:
Ведь мне улыбка твоя
Ветер с моря и птички пенье.

В снегу трещат костры. Январь на бивуаке.
Продрогших лошадей испарина долит.
Студеным воздухом охвачен Исаакий,
И муфтой скрыв лицо, прохожая спешит.

В театре холодно. Чтоб угодить Шекспиру,
Актеры трудятся, крича и вопия,
И все же сострадать неистовому Лиру
В тяжелых ботиках пришла любовь моя.

Что ей до сквозняков простуженной постройки?
Дыханье частое волненье выдает.
В нетопленном фойе у лимонадной стойки
Открытки и цветы старушка продает.

Нет, слава никогда не может быть забавой,
И как бы я хотел (дерзаешь ли, душа?)
Не доморощенной — великолепной славой
Покрыть себя, и пусть красавица, спеша

Спустя столетия по набережной Сены,
Прелестным профилем в подъезде промелькнет,
Чтоб для нее одной актер французской сцены
Читал моих стихов достойный перевод.

Возле зеркала тяжелого
Деревянный стол стоит —
Ночь, невеста топит олово,
В чашу пристально глядит.

В чаше тени синеватые,
Пыль от вьюги снеговой,
Вот глаза продолговатые,
И башлык над головой.

«Милый!» — черный снег взвивается,
Покачнулась у стола, —
Уронил ружье, шатается,
Кровь густая потекла.

Скучно зеркалу забытому
Стол и свечку отражать,
Хорошо ему, убитому,
В снежном ноле ночевать.

Побледнела, улыбается,
Комната полна луной,
Паровоз перекликается
С новогодней тишиной.

Все замерло в полнощной стуже:
Обиды и дела, и дни…
Стяни платок на шее туже,
Закрой глаза и отдохни!

Мороз охватит незаметно
И мелкая уймется дрожь;
Ты, повторяя стих заветный,
В иные звуки отойдешь.

Но, если спросят: «что сумела
Изжить ты на своем пути?» —
То в успокоенное тело
Уже не сможешь ты войти.

И в судороге униженья
Как пожелаешь ты вернуть
Короткие свои мученья,
Посильный труд и тесный путь!

Осиротелый вход! Осиротелый дом!
Придет хозяин твой и загремит ключом,
На стенке тень его, на лестнице следы:
Он вышел погулять, вернется до звезды.

На улицах метель, на невских водах лед…
Топите жарче печь! — Иззябший, он придет…
Но в ночь студеную, где бродит он теперь,
До часа вашего не открывайте дверь!

Смешалось все. Года войны…
Губительные дни разгрома…
И память царственной страны —
Испепеленная солома!

Но усмиряет день за днем
Слепых и помнящих обиды,
И с тайным ропотом кладем
Мы кирпичи для пирамиды.

Умрем, развеемся как прах,
Как пыль людской каменоломни,
Чтоб силой грозною в веках
Воздвигся памятник огромный.

И вот лопаты землю бьют
В ночи душистой и весенней,
И ограждает рабский труд
Стена колючих заграждений.

Колдунья, чей взор роковой
Сильнее безумного взора
Поэта с душой огневой,
Живет под острогом у бора.

Она прилетала вчера
И здесь ворожила так-долго, —
И вот обезводела Волга,
А я не заснул до утра.

Мою зачурала любовь,
Другою мне сердце пленила,
И — серая, редкая бровь
Мне нимб золотой заменила.

Не здесь — ты над бором колдуй,
Колдуй над холодным острогом, —
Но в сердце мучительно-строгом
Ты мысль обо мне не задуй!

Теперь ворожеины дни,
Неделю стоит новолунье;
Колдунья, колдунья, колдунья!
Ты мысль обо мне не гони…