Георгий Зуев - Петербургская Коломна

В октябре 1924 года К.А. Сомов возвращается в Нью-Йорк, где еще продолжает работать выставка советских художников. За время его отсутствия кое-что продали. Выставка теперь стала передвижной: картины экспонировались в различных городах Америки. 24 октября из письма Анны Андреевны Сомов узнал о большом наводнении в Петрограде. Он по-прежнему горячо любит свою милую Анюту. «…С наслаждением слушал 5-ю симфонию. Закрыл глаза и стал вспоминать старое, вообразил, что ты сидишь рядом со мной на красной скамейке или на хорах Дворянского собрания или там же внизу, на концерте Зилоти. Так захотелось, чтобы произошло чудо и ты очутилась со мной. Вспоминал нашу маму, с которой еще до твоих выездов в свет и концерты я в первый раз в жизни слушал эту симфонию, как помню, под управлением Ганса фон Бюлова. Стало очень грустно, часто теперь у меня бывают моменты острой тоски по тебе. Жизнь так коротка, так бежит… На днях показывал Карсавиной твои работы, они ей страшно понравились, но, увы, она ничего не купила, даже цен не спросила…».

Из Европы в Нью-Йорк вернулся Рахманинов. Константин Андреевич часто бывает у него в гостях. Особняк Рахманиновых был всегда открыт для гостей, в нем сердечно встречали русских художников. На Сомова взвалили тяжелый и беспокойный груз. По распоряжению Московского особого комитета его назначили руководителем всех дел американской выставки. При этом ему приказали отнять доверенности от добровольных помощников, русских эмигрантов Сомова и Гришковского, благодаря организационным талантам которых выставка еще продолжала функционировать. К.А. Сомова тяготит эта не свойственная его натуре административная работа. Он пишет Анюте: «…мне не сделать в Америке фортуны – это я вижу… Радуюсь, что ты опять запела, да еще и хорошо. А я вот уже пять месяцев, как не открывал рта, и не знаю, остался ли у меня какой голос. Негде петь, ни у кого из знакомых нет инструмента, кроме Рахманиновых, ну а там рта не раскроешь… Да, важное я забыл сказать. Сергей Васильевич просит меня сделать портрет его второй дочери…».

Действительно, Константин Андреевич поехал к Рахманиновым и выбрал платье и позу для портрета. «Девица Рахманинова, – писал художник Анне Андреевне, – не очень красива, но для портрета интересна, у нее очень бледная красивая кожа, замечательно красивые руки, русые волосы. Писаться он будет в стальном, светло-лиловом, с серым отливом платье, с собачкой на руках – собачка вроде китайского уродца…» Портрет создавался медленно, с мучениями. Художник, как всегда, волновался. Одновременно он начал рисовать и самого Рахманинова, для себя, не по заказу.

В преддверии нового 1925 года Константин Андреевич с грустью писал Анне Андреевне: «…милаша моя! Вчера и сегодня думаю о тебе с особенной нежностью – ведь Рождество, елка, которую ты так любишь, и столько детских и юношеских воспоминаний! Устроила ли ты себе елку? Здесь у всех елки… Сочельник мы провели очень приятно у Сергея Васильевича (Рахманинова. – Авт.) в самом тесном кругу… Напиши мне, как провели праздники – вспоминали ли детство и маму. Я ее вспоминал с нежностью, и благодарностью, и раскаянием – не всегда был с ней мил, не был кроток, часто грубил…».

В первые дни января 1925 года Анна Андреевна в письме послала брату в Нью-Йорк свою фотографию. Константин Андреевич писал ей: «Мне она очень приятна, и курносый носик на ней так знаком и мило торчит… Нет, я не создан для Америки и не верю в свою судьбу в ней. Уж лучше Германия, где меня ценят, не забывают и воспроизводят. Да и в Париже мне как художнику будет легче устроиться… И я мечтаю, когда можно будет уехать».

Сомов заканчивает карандашный портрет Рахманинова, композитор получился «грустным демоном». Эта работа не являлась заказом, но художник надеялся, что семья Сергея Васильевича его купит. Цену он назначил небольшую. Другие портреты закончены и куплены. Есть еще заказы. Работается хорошо. Но по-прежнему не покидает желание уехать в Париж. «Если бы ты знала, – жалуется он сестре, – как я устал, как мне надоел Нью-Йорк и как меня из него тянет… Надо ехать, больше на заработок здесь рассчитывать нечего… Дитя мое, эти дни в одиночестве, лежа ночью, так много думал о тебе, о нашем детстве и юности, с такой нежностью и грустью об ушедшем. Вспоминаю няню, Матрену Никитишну, и нашу детскую…»

25 мая 1925 года, передав выставку В.В. Мекку, Константин Андреевич уехал из Нью-Йорка. Его отъезд совпал со значительным событием: фортепьянная фирма «Стенвей и сыновья» сделала ему заказ на реалистический портрет С.В. Рахманинова для официальной резиденции музыкального короля. По договору с фирмой Сомов должен получить за портрет 2 тысячи долларов. Кроме того, этот портрет будет воспроизведен и в красках, и в черно-белом виде в форматах, пригодных для различных рекламных целей. Безусловно, получению подобного заказа художник обязан С.В. Рахманинову, тот уже договорился с ним о сеансах. Конечно, гонорар по сравнению с бывшими гонорарами Константина Андреевича в России небольшой, но на эти деньги он сможет прожить в Париже целый год.

Композитор С.В. Рахманинов.

Портрет работы К.А. Сомова. 1925 г.

Он делится с Анной Андреевной своими планами создания портрета: «Он будет сидеть у меня в задумчивой позе с головой, подпертой рукой, в другой руке – нотная папка, как будто он сочиняет. Костюм домашний – может быть даже халат – фон радостный, весенний русский пейзаж, яркий, небо с радугой и цветущие вишни. У него есть музыкальная поэма, Весна“, которую он сам любит, и этот фон будет как бы ее иллюстрировать».

И вот снова Париж. Масса знакомых. Встречи, спектакли, концерты, прекрасные дягилевские балеты. Друг Сомова М.Г. Лукьянов (Миф) приобрел в Нормандии, в живописном местечке Гранвилье, ферму, на которой занялся разведением и продажей домашней птицы и кроликов. Константин Андреевич приезжает сюда, где ему все «…чрезвычайно нравится – так тихо, так мирно…».

Продолжалась работа над портретом Рахманинова, 16 августа 1925 года пошел последний сеанс. «В семье Рахманиновых несчастье, – сообщал он письмом Анне Андреевне, – зять их, прелестный 28-летний молодой человек, два месяца назад заболел сумасшествием, и это случилось у нас, в Гранвилье, куда я его пригласил на несколько дней отдохнуть… 12 августа… объявили, что он умер в 2 часа ночи от кровоизлияния в мозг».

14 сентября 1925 года Сомов радостно пишет сестре на Екатерингофский проспект: «Вчера было испытание и кончилось очень благополучно. Сергей Васильевич и его семья были очень довольны работой. Он написал несколько лестных слов вместе с моим письмом в Нью-Йорк…».