Георгий Зуев - Петербургская Коломна

15 января 1924 года делегация российских художников наконец прибыла в порт Нью-Йорка. Начались нелегкие хлопоты по устройству выставки. Огромную помощь в этой работе оказали художникам русские эмигранты. Особенно много и полезно работал родственник Сомова, Евгений Иванович Сомов, эмигрировавший из России после известных волнений 1905–1907 годов.

На даче племянника К.А. Сомова под Нью-Йорком.

К.А. Сомов – второй в первом ряду.

Третий справа во втором ряду – И.Э. Грабарь. Фото 1924 г.

В годы реакции он вынужденно уехал из Петербурга, так как участвовал в революционных событиях того времени. Константин Андреевич в письмах к сестре восторженно отзывался о нем: «…Евгений Иванович само совершенство – лучше человека себе и нельзя представить. Большего альтруизма я ни у кого не встречал (кроме тебя!..)». Жалуется Анне Андреевне: «…Нью-Йорк мне не понравился, хотя я к нему уже привыкаю, но я никогда бы не согласился жить в нем долго. Уж очень деловой, вечно стремящийся куда-то народ <���…> Чем больше живу в Нью-Йорке, тем больше чувство, что мне не хотелось бы тут жить долго или совсем оставаться. Так чужда вся жизнь, ее невероятный темп. Часто думаю с нежностью о комнате на Екатерингофском, о деревьях на нашем канале и о тишине. Время пройдет как миг, и опять я буду с тобой…».

В Нью-Йорке жила семья Рахманиновых, Константин Андреевич нанес им визит и обедал у них. Самого Сергея Васильевича в городе не было, «…поэтому я решился, – писал он Анне Андреевне, – с Книппер петь дуэтом старинные русские романсы…».

В феврале 1924 года Сомова посетил мистер Бринтон, художественный критик, он ознакомился с вещами, привезенными на выставку. Искренне восхитился работами его сестры, сказав, что «это драгоценности». На американской выставке экспонировались 10 цветочных орнаментов для дамских платьев и шляп и 2 сумочки (шелк, ленты, бисер), прекрасно выполненных Анной Андреевной Михайловой. Когда Константин Андреевич уложил цветы, сделанные его сестрой, в коробочку, американский критик взял ее, поцеловал и повторил, что «это драгоценность».

Американцам русская выставка очень понравилась. Художники по очереди дежурили, давали объяснения, беседовали с критиками и публикой. Было много русских посетителей. Но покупали мало, в основном по пустякам. Касса не пополнялась. Пришлось снижать цены. Коммерцию поддержали русские эмигранты. С.В. Рахманинов купил сразу несколько картин.

Анне Андреевне Сомов сообщил: «… я очень устал и изнервничался. Нью-Йорк ужасный город…» 20 апреля 1924 года выставка наконец закрылась. Эффекта материальной помощи художникам Москвы и Петербурга достичь не удалось. Покупали очень мало, несмотря на неоднократное снижение цен на картины.

Сам Сомов выручил от продажи своих вещей лишь небольшую сумму и с досадой писал Анне Андреевне: «…мне очень грустно, что не заработал так, чтобы устроилась твоя поездка в Париж. Пока жить могу (экономно тратя, здесь довольно 125 долларов в месяц) и все же надеюсь, что и дальше что-нибудь продам или получу заказ… Настроение у меня неважное и тревожное, думаю о будущем, как устроить свою жизнь. Можно ли, по-твоему, теперь в России жить на продажу картин?.. Как жить дальше? Здесь мне советуют задержаться еще на сезон – осенью обещают два портретных заказа, – а я не знаю, как мне быть… Евгений Иванович само совершенство. Ты не можешь себе представить, как он работает для нас с утра до 12 ночи. В сущности, наша выставка – это он, без него ничего бы не вышло. Он и вбивал гвозди и занимался самыми сложными и ответственными функциями нашей выставки, ни за что не хотел получить за этот колоссальный труд ни одной копейки… Не знаю на свете другого такого альтруиста…».

Константина Андреевича не покидают сомнения и страх, сможет ли он прожить в России, где столько и так трудно пережито. В июне 1924 года, получив от Анны Андреевны письмо, он уже пишет: «…тебе не нравится Америка, а между тем в ней много хорошего. Во-первых, свобода, во-вторых, каждый может что-нибудь заработать. В-третьих, комфорт бесподобный…».

Но художника влечет Париж, и он получил возможность съездить туда на время, в город, где его ждали многочисленные друзья и знакомые. Париж – старая его любовь, он его хорошо знал, здесь он не раз и подолгу жил. По-французски он говорил так правильно и хорошо, что французы искренне восхищались его дикцией и произношением – это был блестящий литературный язык французских классиков. О, как радовался Сомов встрече с любимым городом! Из письма Анна Андреевна узнала, что Константин побывал везде, где любил бывать, повстречался с теми, кто любил и уважал его, с кем водил давнюю дружбу.

Анна Андреевна уже понимала, что брат не вернется домой, но тот все еще упорно убеждал ее: «…меня томила и расстраивала мысль о том, как ты отнесешься к моему возвращению в Америку еще на зиму. Но ты как настоящая… смелая женщина, все понимаешь. Вернуться теперь без всякой фортуны, без заказов, без возможности заработать домой было бы слишком неблагоразумно. Я надеюсь, что эта зима в Нью-Йорке для меня будет удачной в смысле заработка и я буду в состоянии помогать и тебе. Женя (Сомов) все время меня наводит на это решение… Париж мне опять стал нравиться… Уж очень прекрасны камни, уличная жизнь и легкость его. Например, какая прелесть сидеть вечером в кафе на улице и наблюдать окружающую жизнь… <���…>.Уже два дня живу в Латинском квартале и этому страшно рад. Здесь так хорошо и удобно. Среди книг и антикваров…».

Константин Андреевич провел в Париже три месяца. Он остался чрезвычайно доволен ими, давно ему не было так спокойно и хорошо. Теперь все ему казалось приятным, даже работа за деньги. В Париже – Бенуа, Дягилев и постановки его балетов, с участием знаменитых русских балерин. Сомов блестяще выполнил заказы балерины Т.П. Карсавиной. По его эскизам ей в Париже шили театральные костюмы.

С каким наслаждением он бродил по этому дивному городу, где все говорило о прекрасном: старинные здания, магазины букинистов и антикваров, располагающая к размышлению и приятным мечтам набережная Сены. Умиротворение, радостный покой в душе художника сопровождали все три месяца его жизни в Париже.

Бедная Россия, суровая, истощенная войной, разрухой, разве могла она сейчас соперничать с уютным Парижем? В один из холодных дождливых вечеров Анна Андреевна получила очередную весточку от брата. Содержание письма опечалило ее и даже заставило всплакнуть. Константин Андреевич писал: «Когда мне весело и хорошо, у меня всегда подсознательное чувство, что как будто из-за тебя я не должен чрезвычайно радоваться и предаваться наслаждениям. Но, подумай, как жизнь коротка, как еще хочется пожить, мне, которому уже так много лет. Ведь это последние годы перед настоящей старостью. И тогда что останется, кроме воспоминаний, болезней и слабости…».